Примерно через час с небольшим появились полицейские, которые в вежливой форме попросили нас прекратить играть, так как после десяти вечера мы можем побеспокоить жителей соседних домов. Анархисты возбудились и потребовали, чтобы мы играли, а с полицией они, мол, сами разберутся. Один из анархистов продемонстрировал для убедительности, сбив с головы пожилого полицейского фуражку: «Мы им покажем!» Седоватый полицейский с вежливой неловкой улыбкой поднял с мостовой фуражку, надел, но ее снова сшибли.
«Сакс-мафия» отправилась в турецкую едальню, в то время как анархисты стали заготовлять материал для строительства баррикад. Саксофонист из галереи рассказывал, что анархисты планируют столкновение с полицией. Около полуночи, проходя мимо того самого перекрестка, я увидел вокруг тлеющего бревна лишь несколько человек, один из них что-то наигрывал на гитаре, остальные молча курили…
Вежливый отказ или вежливый соглас?
Некоммерческая музыка. Можно ли так говорить? Мой покойный брат Игорь, как-то услышав от меня это словосочетание, рассмеялся: «Лучше скажи — плохая! Если ее плохо покупают, значит плохая. Была бы хорошая, враз бы все расхватали!» С его точки зрения, массовость тиража почти эквивалентна качеству. Не совсем, конечно, но связь между тиражом и качеством для него безусловно прослеживалась прямая. «Вот ты играешь в театре с залом на 45 мест, и зачем? — продолжал он. — Вот я бы ни за что не стал играть. И платят там, скорее всего, соответственно…» Интересная позиция для «нонконформиста» былых времен. Но довольно показательная для характеристики настоящего времени.
Ниша, которую занимает нетривиальная, скажем так, музыка, примерно соответствует положению современной поэзии (я имею в виду не тексты песен, конечно). Тиражи компакт-дисков примерно те же — 1000 или 500 экземпляров. Размер тиража CD обусловлен исключительно технологическими особенностями их издания в России. Экономически наиболее выгодный тираж — от 1000 и выше, но если у издателя очень большие сомнения в реализации, то можно попробовать издать по более высокой себестоимости всего 500 (это минимум, при этом печатается все равно 1000 комплектов полиграфии). Найти эти диски можно в тех же московских элитарных магазинах-издательствах, где и книжки современной поэзии. Лучше всего распространяются они, как правило, после выступлений авторов непосредственно в клубах. Существенная часть гонорара в виде доли тиража расходится в виде подарков — друзьям и знакомым, promo.
В советское время такие музыканты и поэты вели полуподпольное существование. Приходили к кому-нибудь на конспиративную квартиру и там давали концерты. Помню такой концерт Майка и Рыбы у какого-то комсомольского работника в его шикарной четырехкомнатной квартире в 1984 году в Москве, на проспекте Мира. Позднее помнятся квартирники Башлачева, Парщикова. Я и сам играл на квартирниках в Москве, Питере и Риге, иногда замаскированных под дни рождения или еще какие праздники.
И вдруг — краткий взлет общественного интереса в конце перестроечной эпохи. Книжный бум — люди читали в транспорте отнюдь не газету «Московский комсомолец» и не «иронические детективы» Дарьи Донцовой. В 1989 году вышли пластинки Сергея Курехина «Полинезия», Валентины Пономаревой «Искушение», у «Три „О“» — «Три отверстия». Я участвовал в записи всех трех пластинок, поэтому знаю их судьбу. Согласно ежеквартальным донесениям ВААП (Всесоюзного агентства по авторским правам), тираж первой российской фри-джазовой пластинки «Три „О“» на «Мелодии» перевалил за отметку 30 000. «Мелодия» возликовала. В 90-м музыканты «Три „О“» получили заказ на второй диск и бросились его записывать. Однако случилось то, что случилось в 1991 году. Второй диск «Три „О“» с трудом удалось издать в виде компакт-диска «SoLyd Records» лишь в 1994-м начальным тиражом в 500 экземпляров. Потом допечатали еще 500… Следующий диск «Три „О“» (с Д.А. Приговым) вышел таким же тиражом через 8 лет в серии «Русская экстремальная культура» и по крайней мере до конца 2008-го оставался единственным диском, выпущенным в этой серии.
Период общественного интереса к культуре совпал с периодом имитации интереса к СССР и России на Западе (с 1988-го по декабрь 1991-го). Затем этот интерес «внезапно» иссяк. Западные спецслужбы закончили развал СССР и, сочтя задачу выполненной, прекратили финансирование всевозможных обществ дружбы, культурферайнов, поэтических встреч, музыкальных фестивалей, культурных обменов, городов-побратимов, круглых столов, фондов развития, семинаров и т. п. Местами по инерции все это еще продолжалось, затухая, в течение 2 лет (полученные средства надо было освоить и потратить). А местами все порушили в одночасье — например, в Нью-Йорке «International Publisher Exchange Fund» и его филиалы в Лондоне и Париже уже к 1992 году закрыли, а людей бесцеремонно выкинули на улицу. Начались бюрократические проволочки с въездными визами, всяческие ограничения на работу…