– А как их не любить? Конечно. Только беды чтоб не было.
– Пойдем подымим, Азат?
Мальчишки, даже не подозревая, что уже раскрыты, плелись под палящим солнцем к своему детищу. Им не терпелось опробовать в деле плод своих стараний. Для любого ребёнка крайне важно понять, что он что-то смог сделать сам. И море – звало. Дорога в пару вёрст казалась очень длинной. Катуны, они же перекати-поле, весело подпрыгивали на песке. Нариман побежал за одним, увлекая за собой и своего товарища. Получилась импровизированная игра в мяч. Этот катун они докатили до самого берега и бережно оставили среди прибрежного кустарника, словно боясь потерять. Наступал ответственный момент, в детском сознании не сопоставимый даже со спуском на воду круизного лайнера – плот пробовал воду. Первым на него взгромоздился Нариман и попросил передать ему доску, любезно позаимствованную из соседского забора. Импровизированное весло плохо подходило для той роли, которую ему уготовила мальчишеская фантазия, но важно было не это.
Спустя десять минут, друзья уже плыли в десятках метров от берега. Видели бы их родители! Плот тихонько покачивался на волнах. Сначала греб Нариман, потом его сменил Асан. Плыли прямо в противоположную от берега сторону, не думая ни об опасностях моря, но о том, что даже само их суденышко было с изъяном. Нариман умел плавать, а Асана отец пока еще не научил. Через некоторое время решили возвращаться назад и покурсировать ещё вдоль побережья.
В сорока метрах от берега Нариман заметил, что узлы слева предательски начали очень быстро распускаться один за другим, в аккурат с верхнего края, который не был должным образом затянут. Доски начали расползаться.
– Асан! Греби быстрее! Я попридержу! – вопил Азата сын, пытаясь удержать доски и мокрую вязь.
По его действиям не было понятно, пытается ли он спасти положение, или же в первую очередь строительный материал – коль доски и, главное, казенная в его понимании веревка, уцелеют, то завтра же все будет поправлено. Плот начал сильно крениться, потеряв полезную площадь. Асан запаниковал, испугавшись того, что может не доплыть до берега, и, переминаясь с ноги на ногу и оставив весло, ещё сильнее раскачивал посудину. Очередной волны плот не выдержал и левая его половина полностью оказалась в воде. Нариман соскользнул, но в страхе успел ухватиться за верхний край, чем окончательно все решил.
Плот опрокинулся вверх тормашками, и оба паренька оказались в воде. Асан, оказавшись под грудами досок, начал тонуть. Повинуясь инстинктам, он схватил Наримана за ноги. Глаза залила соленая морская вода, крича, последний наглотался, забрав соль и носом, и ртом. Пытаясь освободиться, он стал пинаться, и через несколько секунд сбросил своего друга, вынырнул, отплевываясь. Пара секунд потребовалась, чтобы оценить ситуацию. Он нырнул обратно. Под водой было плохо видно, однако он смог ухватиться за Асана и проплыть под него. Первая попытка вытолкать его на поверхность не увенчалась успехом. В агонии тот лишь сам топил Наримана. Но сдаваться было нельзя. Потребовались ещё два захода и невероятная сила, чтобы Асан смог вдохнуть.
На секунду Нариману показалось, что все образумилось, берег был метрах в пятнадцати, проплыть которые не составило бы труда. Но Асан, ничуть не успокоившийся, чтобы удержаться на плаву, пытался залезть на товарища, толкая и пиная его. Лишь спустя несколько минут ребята оказались на берегу. Они едва могли открыть глаза – их съедали соль и яркое солнце. Насквозь мокрые, друзья сидели рядом и пытались отдышаться, не веря своему счастью.
– Ты зачем меня топить-то начал? – истерически смеясь, спросил Нариман.
– Я… я… я не знаю, – задыхался Асан. – Оно само как-то, я не нарочно.
Природа людская такова, что инстинкт выживания бессознательно всегда стоит во главе угла. Когда опасности жизни нет, инстинкт подсказывает, что нужно не просто жить, а жить хорошо, а если хорошо живёшь, то нужно жить роскошно. Этот урок девятилетний Нариман усвоил, и на своего друга он был не в обиде. Два мальчика – этнический казах и армянин-полукровка – сидели, обнявшись, на песке.
"Кандыагаш" с казахского переводится как «ольха». Еще в царское время на Ташкентской железной дороге была основана небольшая одноименная станция, при Хрущеве ставшая городом Октябрьском. Вокруг только пыльные степи и сотни километров до ближайшего моря – Аральского. Море высыхает, степи покрываются солью. Ветер уныло гоняет перекати-поле стаями вдоль линий электропередач.
Здесь никто не забыл прежнего названия городка. В этих землях не принято забывать свои корни, даже если они давно обрублены и сгнили.