Взяли в руки камни, чтобы при случае разогнать псин. Подошли ближе. Нариман словно запнулся и выронил булыжник. Собаки доедали труп его дяди. Видя замешательство товарища, Асан криками разогнал стаю, бросив вслед убегающим свою ношу. Нариман так и стоял на месте, не решаясь подойти. Заплакал и упал на колени. Заплакал молча. Слезы текли, как капли дождя. Ни единого стона.
Одежда на дяде была разорвана, местами отсутствовала плоть. Торчали оголенные ребра и суставы, но лицо оставалось нетронутым. Много запекшейся крови. Стая собак издали наблюдала эту картину.
– Подойди, – позвал Асан.
– Не могу.
Асан вернулся, взял товарища за руку и подвел к телу. Ком подступил к горлу, Наримана стошнило. Степь, нестерпимая жара, одичавшие собаки и обглоданный труп последнего близкого человека.
По горячим следам удалось установить, что убили дядю его же собутыльники. В белой горячке, разгуливая ночью вокруг выселка, избили его и оставили умирать. Причину не помнили и сами, а оправдывались тем, что бросили его, потому что забыли. У Наримана не было злости. Наступило оцепенение. Пришло какое-то тихое осознание того, что дальше так жить нельзя. Вспоминалось счастливое детство, куча родни и веселые игры. Где все это? Кем стали люди? Пылью? Нужно уезжать. К вечеру, однако, стало невыносимо отвратительно. На станции парни на найденные у дядьки дома деньги купили два билета до Уральска на вечер следующего дня.
Асану тоже было тяжело, особенно когда жители выселка предложили спрятать тело. Милиции все равно, но формальные следственные мероприятия неминуемо затянули бы отъезд, а потому друзья согласились. Истерзанный труп был сброшен в старый колодец, в котором давно не осталось воды – подземные жилы истощились, как истощаются сланцевые породы при выработке нефти.
Когда стемнело, чтобы забыться, парни вернулись в город, где у знакомого взяли бутылку самогона и пару грамм «веса». Страшные видения стояли перед глазами, и память перелистывала их, как фотографии в пожелтевшем альбоме. Страшными стали даже приятные дни – именно так работает человеческая память, когда теряешь все. Доброе становится недосягаемым, ностальгия выворачивает тебя рвотными массами эмоций, а будущее видится лишь длинным темным тоннелем, в котором собаки доедают, быть может, еще не одно тело.
Автостанцию на окраине Октябрьска бросили только в прошлом году, но нищий народ сначала успел растащить все, что не было приварено, а затем, что приварено, срезал и тоже украл. Раньше она обслуживала грузовики, следовавшие по дороге на юг – к Сырдарье, которая теперь порожняком несла свои воды к Аралкуму.
Два больших кирпичных корпуса с выбитыми стеклами, небольшой магазин и заправка тоже давно заколочены со всех сторон так, что внутрь просто так не пробраться. Чуть поодаль – брошенный дом с красной звездой на воротах, на которой уже проступила ржавчина.
Парни забрались внутрь гаража, поблуждали по битым стеклам и кирпичам. Нариман чуть не упал в яму, использовавшуюся для ремонта механизмов автомашин, расположенных под их днищем. Ночь, темно, и свет Луны сюда не пробивается. По отвесной лестнице забрались на второй этаж – в контору. Нормальная бетонная лестница раскрошилась со временем и уже упала, зияя, если смотреть сверху, черной беззубой пастью.
В окно конторы просунула свои лапы ольха, которая раньше стучала по стеклу. Но стекла нет – добрые люди даровали ветвям свободу. Здесь свет немного разбавлял мрак. Легкий нуар.
В комнате не было никакой мебели, поэтому расположились прямо на линолеуме. Асан достал из одного кармана брюк две металлические стопки, а из другого ложку и зажигалку. Разливал Нариман, всё это время несший бутыль почти прозрачного, как водка, самогона. Интересно, из чего его выгнали?
Молча выпили по первой, ничем не закусывая. Откинулись к стене, глядя в потолок. Ольха веткой колотила по деревянной оконной раме.
– Нариман?
– Да?
– А чего ты хочешь от жизни?
– Не знаю, дружище. Семью, наверное, хотя я уже стал забывать, что это такое. А ты?
– Денег.
– А деньги без семьи что-то значат?
– Конечно. Я уверен, что да. Хотя у меня ни того, ни другого, но такое ощущение есть.
Опрокинули по второй.
– А мне, – продолжил Нариман, – кажется, что если нет родной души, то жизнь бессмысленна.
– Хах. Вот мы с тобой, Нар, вроде родные души, а смысл есть?
– Без тебя, Асан, я давно бы уже широкими шагами шел за своим дядей.