– Vetus amor поп sentit rubiginem[3].
– О чем это вы там секретничали с Буре? – спросила Вероника сразу после того, как они вышли на улицу.
– Да так, ничего особенного. Профессор кое о чем мне напомнил, – солгал Глеб и постарался сменить тему. Однако все то время, что они, оживленно болтая, шли по Садовому, процитированная Буре древнеримская поговорка продолжала навязчиво вертеться в Глебовой голове.
Заварив себе чаю, Лучко пытался привести мысли в порядок.
Значит, пергамент в копилку спрятал сам Гонсалес? Зачем? Почему погибшему было так важно, чтобы кто-нибудь нашел фигурку собачки и спрятанный в ней рисунок? Может, заключение эксперта хоть что-нибудь прояснит? Жаль только, что у Расторгуева до сих пор руки до пергамента так и не дошли.
Капитан налил себе чаю, размешал сахар и сделал пару больших глотков.
Но почему Гонсалес зашифровал послание таким необычным способом? А если бы Глеб не догадался? Хотя Гонсалес, кажется, сделал все, чтобы сообщение дошло до адресата. Ведь он для верности оставил еще один ключ – фигурку быка. Но откуда Гонсалес мог знать, что тот, кто прочтет его предсмертную записку, окажется специалистом по древним языкам? Не для того ли он сделал свой последний звонок?
Тихонько задрожал лежащий на столе мобильный. Звонил Глеб. Он рассказал следователю о разговоре с Буре.
– Слушай, только не грузи меня, – взмолился капитан. – И так голова разрывается, а тут еще ты со своей астрономией. Если нароешь что-то посущественнее, звони. А сейчас, извини, не до тебя.
Покончив с чаем, Лучко отправился на доклад к Деду, предварительно выключив телефон. Еще не хватало, чтобы мобильный зазвонил прямо в кабинете у генерала. Шеф и без того с самого утра на взводе – его опять терзали звонками со Смоленской площади.
На пути к кабинету начальника Лучко еще раз вспомнил разговор с Глебом. Ёпэрэсэтэ! Ну при чем здесь Сириус?
По совету Буре Глеб отправил снимок пергамента по электронной почте Леше Андрееву – знакомому палеографу. Тот обещал, что, как только выкроит свободный часок, обязательно изучит надпись. И хотя фрагмент текста был до смешного невелик – всего четыре буквы – Глеб очень надеялся, что коллега сможет что-нибудь подсказать. Звонок не заставил себя ждать.
– Такой шрифт использовали во Франции с двенадцатого по пятнадцатый век, – сообщил Андреев.
– Но пергамент не может быть таким старым.
– Значит, это имитация.
– Скорее всего. А про звезду что скажешь?
– Звезда как звезда. Ее изображение не особенно эволюционировало с самой древности, так что указать время происхождения не могу. А что это вообще за штуковина? Где ее нашли-то?
– Э-э… в архиве, – соврал Глеб.
– Ладно, не хочешь – не говори. – Леша обиженно засопел в трубку. – Судя по фотке, нижний край оборван. Если ненароком найдешь… э-э… в архиве оторванную часть – дай знать.
– Непременно, – снова соврал Глеб и отключился.
Дед был настроен на редкость миролюбиво. Подперев ладонью подбородок, размеру которого позавидовал бы Николай Валуев, генерал свободной рукой размешивал бледно-желтое содержимое стакана, стоящего в натертом до блеска серебряном подстаканнике. Рядом на блюдце лежала гора лимонных корок и пара красных острых перцев. Блюдце, в свою очередь, стояло поверх внушительной стопки журналов «Здоровое питание».
С недавних пор Дедов повел остервенелую борьбу с лишним весом и, как и положено неофиту, переживал воинствующую фазу, принуждая добрую половину сотрудников управления – кого агитацией, а кого и в приказном порядке – присоединиться к погоне за ускользающей молодостью и красотой.
– Не хочешь попробовать?
– А что это?
– Диета, мать ее. Лимонная. Говорят, от самой Наоми Кэмпбелл. – Генерал сложил свои огромные лапы колечком. – Видал, какая у нее талия?
– Так точно.
– То-то. Я-то сам, правда, глядя на бабу, на талию не особо смотрю – есть места и поинтересней – но это так, к слову. Ну что, отхлебнешь?
Лучко энергично замотал головой:
– Никак нет.
Выдавив из себя нечто среднее между улыбкой и оскалом, генерал указал подчиненному на стул.
Вообще-то Лучко предпочитал докладывать стоя. Во-первых, так удобнее отодвинуться от стола, когда шеф начнет орать, а он обязательно начнет. Во-вторых, стоя можно мгновенно принять положение «смирно». Любой служивый в курсе, что стойка «смирно» – это армейско-милицейский аналог того, что у гражданских принято называть позой зародыша, призванной минимизировать травмы в случае опасности столкновения. Например, столкновения с начальником.