Искушение было очень сильным, а борьба часто продолжалась долго и жестоко. Эта суровая битва повторялась снова и снова, и однажды сражение было проиграно.
Боролась Элси долго, снова и снова она повторяла, что она не будет, не может, не решится уступить, но тщетно она старалась избавиться от чувства щемящей, давящей пустоты в своем сердце, от непрекращающейся тоски по отцовской любви.
— Я не могу перенести это! Ох, я не могу выдержать! — наконец воскликнула она, и сжав ручку, дрожащими пальчиками торопливо стала писать, в то время как горячие, слепящие глаза слезы быстро падали на листок бумаги.
— Папа, приезжай! Ох, вернись ко мне, и я буду делать все, что ты попросишь, все, что ты потребуешь».
Но ручка выпала из ее пальцев, и она, склонив голову на руки зарыдала в горьком отчаянии:
— Как я могла сделать такое великое зло и грех против Бога? — молнией пронеслись слова в ее голове, и затем она как бы услышала слова Иисуса, звучащие тихо и торжественно: «Кто любит отца или мать более нежели Меня, недостоин Меня» (Мф. 10:37).
— Что же я сделала? — закричала она. — Неужели дошло до того, что я должна сделать выбор между моим папой и моим Спасителем? И неужели я откажусь от любви Иисуса? Ох, никогда, никогда!
Я хочу за Тобою идти
Мой Спаситель, куда б Ты ни вел,
Помоги крест тяжелый нести,
Чтоб безропотно, с радостью шел.
Когда я упаду на пути,
Ты простри ко мне руку Свою,
Помоги за Тобою идти,
Ведь Тебя я, Спаситель, люблю,
— повторила она вполголоса, сжав руки и подняв к небу полные слез глаза. Затем девочка разорвала на мелкие кусочки свое письмо и, склонившись на колени искренне молилась о прощении и о силе, чтобы противостоять искушению, чтобы быть верной до смерти, чтобы получить венец жизни.
Когда на следующее утро Элси постучалась в комнату своей тети, то никто не ответил. Подождав немного, Элси тихонько открыла дверь и вошла, предполагая, что тетя спит. Но хотя Аделаида и лежала на диване, она не спала. Уткнувшись лицом в подушку она горько рыдала.
Глаза Элси наполнились слезами, и тихонько приблизившись к сраженной горем, она попыталась утешить ее нежными словами любви.
— Ох, Элси, ты не можешь меня понять, это невозможно! — страстно воскликнула девушка. — Ты никогда не знала страданий, чтобы сравнить их с моими! Ты никогда не любила и не теряла, ты ничего не знаешь, кроме детских огорчений!
«Сердце знает горе души своей» (Пр. 14:10), — подумала Элси. Молчаливые слезы побежали по ее щекам, и грудь вдруг наполнилась обидой.
— Дорогая тетя Аделаида, — сказала она дрожащим голосом, — я думаю, что могу вас понять. Разве я не знаю страданий? Разве это ничто — всю мою жизнь томиться по материнской любви? Разве ничто — быть разлученной со своей любимой няней, которая почти заменила маму? Ох, тетя Аделаида! — продолжала она вдруг, потеряв самообладание. — Разве это ничто, ничто — быть разлученной с моим любимым отцом, с моим единственным дорогим родителем, кого я люблю больше моей жизни? Быть лишенной ласки даже при разлуке? Жить месяц за месяцем и год за годом, испы-
тывая его негодование, в страхе, что его любовь может быть потеряна для меня навеки? Ох, папа, папа! Неужели ты никогда не будешь больше любить меня? — зарыдала она, опускаясь на колени и закрывая лицо руками, а слезы струйками бежали между тоненькими пальчиками.
Она совершенно забыла о присутствии своей тети, и казалось, осталась наедине со своей горькой печалью.
Аделаида удивленно смотрела на нее. Она никогда еще раньше не видела ее в таком состоянии, потому что Элси обычно была спокойной в присутствии других.
— Бедное дитя! — проговорила она, притягивая девочку к себе и ласково отводя со лба ее спутавшиеся кудряшки.— Я не должна была этого говорить. У тебя свои переживания, я знаю, и довольно тяжкие, чтобы вынести их. Я думаю, что Хорас на самом деле жестокий, и если бы я была на твоем месте, то бы навсегда перестала его любить и не обращала бы внимание на его отсутствие или недовольство.
— Ох, тетя Аделаида! Не любить моего родного милого папочку? Я должна его любить! Я бы не смогла, разве только я... нет! Нет, если бы он даже собирался убить меня. И, пожалуйста, не обвиняйте его, он не имеет в виду быть жестоким. Но ох! Если бы он только любил меня! — всхлипнула девочка.
— Я уверена, что он любит, Элси, если это для тебя какое-то утешение. Вот от него письмо, и он спрашивает о тебе в конце, ты можешь взять его к себе в комнату и прочесть, если хочешь, — ответила Аделаида, протягивая письмо Элси. — Иди теперь, дитя, и посмотри, не сможешь ли ты извлечь из него утешение.