Мне стало совестно перед беззаветным тружеником-комбайнёром. Наверное, папа по выражению моего лица догадался, о чём я думаю, и, обняв меня за плечи, сказал:
— Вот так, сын, нелегко достаётся хлеб, нелегко…
— Я привыкла считать, что тяжелее труда шахтера и сталевара нет на свете, — раздумчиво заметила мама. — Один глубоко под землёй, рискуя жизнью, работает, другой всё время возле расплавленного металла. А посмотришь в такую жару на комбайнёра, невольно подумаешь, что и сельскому механизатору не сладко, даром что на воздухе работает, не под толщей земли, не возле раскалённой печи…
— Может, оно и так. А любит человек своё дело, никакой труд ему не в тягость, — убежденно возразил дедушка. — Вот мы, горожане, судим со стороны: ах, тяжело, ах, жарко, пыльно, шумно… А того не думаем, какая это радость убрать вовремя колхозный урожай до последнего колоска, не дать погибнуть ни единому зернышку. Тут ведь гордость немалая появляется, что этакую махину хлеба скосил, не подвёл свой колхоз! По себе сужу. Уж как мне бывало на Севере доставалось! Тут всё живое от пурги куда попало спасается, а мы, дорожники, в самое лихо, в круговерть выезжаем на трассу. Надо же траншеи в снегу на перевалах пробивать, выручать автоколонны, вывозить людей в тепло, чтоб не погиб никто! Сколько раз сам в снегу ночевал, в наледях буксовал, пальцы обмораживал. А о том, чтоб перейти на работу полегче, скажем, ремонтником в тёплый гараж, даже мысли никогда не было. И любой настоящий шофёр так. Потому что шофёрская профессия — гордая. На стройках, на заводах, в тех же колхозах-совхозах шагу без шофёра не ступишь. Да чего больше: уже сегодня все железные дороги, авиация, пароходы, вместе взятые, перевозят грузов меньше, чем автотранспорт! Правильно я говорю, Дикий Кот? Вот он не даст соврать. Он ведь раньше меня все номера журнала «За рулём» проглатывает, да и память у него свежая.
— Точно, дедушка, — подтвердил я. — И это несмотря на то, что железные дороги Советского Союза выполняют пятьдесят процентов мирового грузооборота.
— Слыхали? — удовлетворенно спросил дедушка.
После его длинной речи о Севере мне показалось, что стало легче дышать. Как будто на нас пахнуло прохладой.
И потом мы долго ехали молча. Видно, никому не хотелось болтать о пустяках. Мне особенно. В школе нам часто говорят о трудовом героизме рабочих и колхозников. Слушаю я об этом и по радио, смотрю по телевизору. Но вот как-то слабо доходило до сознания. А этого комбайнёра я, наверное, никогда не забуду.
И сколько вот таких наглядных уроков даёт дорога! Чего только не увидишь в пути, о чём прежде и не задумывался толком никогда…
Там, где кончается асфальт
Навстречу нам поминутно мчались легковушки из Крыма. И почти у каждой под задним стеклом желтели дыньки или на крыше в плоских фанерных ящиках ехал виноград. Но мы никому не завидовали. У тех, кто возвращался на Север, отпуск уже кончался, а для нас блаженный месяц на море только начался.
В Новоалексеевке нам подтвердили, что на Каховку дорога отличная, а вот насчёт Скадовска они не в курсе. Дедушка смело повернул направо без дальнейших расспросов. Теперь по нашим расчётам до Скадовска оставалось каких-нибудь три часа езды. Сущие пустяки по сравнению с пройденным расстоянием. И действительно, до знаменитого заповедника Аскания-Нова, где учёные проводят опыты и в степном зоопарке бродят на свободе бизоны и лани, косматые тибетские яки и африканские антилопы, буйволы и голубые гну, мы катили с песнями. Но едва «Волга» свернула с асфальтированной дороги на грунтовку, сразу же началось нечто невообразимое.
Дедушка включал первую передачу и осторожно спускал в очередную яму нос «Мышки», стараясь не зачерпнуть землю передним бампером. Автомобиль кренился набок, потом с рычанием начинал выкарабкиваться из ямы, а мы валились друг на друга и хватались за что попало. Ровных участков на дороге не было совсем. Кузов скрипел, мотор жалобно выл. От него несло жаром и запахом бензина.
— Похоже, Скадовск и вправду не слишком переполнен автотуристами. Нас, как крайне редкостных олухов царя небесного, следует занести в Красную книгу, — с кислой миной сказал папа.
Дедушка отмолчался, но я видел, что он страдает больше машины: морщился, тяжело вздыхал, ёрзал на сиденье. Я бы ничуть не удивился, если бы он вдруг предложил, пока не поздно, вернуться на автомагистраль и снова катить в изъезженный вдоль и поперек солнечный Крым. Но ведь не кто иной, как Великий Змей, отважно вызвался доехать до Скадовска хоть по караванной тропе. Мы все помнили его клятвенное обещание.