Я не остаюсь в долгу, тоже пускаюсь в рассказы. О том, как водяные черепахи, словно заботливые санитары, осматривают носорога в грязевой ванне и выдергивают из его шкуры присосавшихся клещей; как бегемоты протаптывают к водопою в мягкой земле настоящие канавы в полтора метра глубиной, а испугавшись, мчат по ним со скоростью паровоза; как точно знают границы охраняемой территории слоны: при тревоге бегут за спасительную линию заповедника, а потом тут же останавливаются и преспокойно смотрят на человека с винтовкой.
— Нет, ты просто ходячая энциклопедия! — с жаром говорит Наташка. — И когда ты такую уйму книг перечитал, как всё это запомнил?
Знала бы она, с какой радостью я отдал бы все свои знания за её глаза, зоркие, как у кондора! Наташка не нуждается ни в каких очках, а я без них ничего не вижу. Особенно они мне мешают при плавании. Ведь у меня близорукость — шесть диоптрий! Страшно сказать. Чего доброго и в армию-то не возьмут. А погубил я зрение сам — неумеренным чтением да ещё лёжа в постели. И винить некого: папа и мама — врачи, не раз предупреждали меня, убеждали поберечь глаза, даже книжки, случалось, отнимали, насильно выгоняли на воздух, а я всё за своё. Чуть родители за дверь, я — за книжки. Вот и дочитался. Дедушка даже прозвал меня книжным червяком.
— Искупаемся? — предлагаю я, чтобы отогнать мрачные мысли о плохом зрении. К тому же плавание — единственное, где я не уступаю Наташке. Плавать папа научил меня с трёх лет. Начинал я с ванны, а теперь меня не испугает даже штормовое море. И под водой могу продержаться довольно долго.
— Давай, — Наташка делает ногами сильный мах, резко изгибает тело дугой и вскакивает с песка без помощи рук. Я пытаюсь повторить её акробатический трюк, но неуклюже шлепаюсь. Нет, без хорошей тренировки так не вскочить. — Погоди, а как же с Тортилой? — вдруг спохватывается она. — Или Тобик её постережет? Скажи ему.
— А что ты собираешься с ней делать?
— Как это — что? Увезу в Мурманск.
— И наверняка погубишь. Черепахи любят тепло.
— И правда… — разочарованно соглашается Наташка. — Тогда давай выпустим её на свободу!
— Вот это лучше. Но сначала поставим научный эксперимент.
— Какой?
— Узнаем, морская она или сухопутная.
Мы кладём черепаху на прибрежную полосу сырого песка, и она сейчас же начинает царапаться вверх, на песчаный откос. Всё ясно — Тортила сухопутного происхождения. Ещё немного, и она скрывается из виду. Пусть живёт и дальше на свободе.
Игра
— Слушай, всё забываю спросить, почему дядя Володя называет тебя иногда не Аликом, а Диким Котом? Я уже несколько раз слышала.
Как обычно, мы с Наташкой загорали на песке у самой воды.
Я рассказал ей о наших дорожных псевдонимах.
— Вот это здорово! Придумай и мне какое-нибудь имя.
— Из Фенимора Купера? Или из «Гайаваты»?
— Всё равно. Только подходящее.
Я напряг память. Но в голову, как на зло, лезли совершенно посторонние мысли. О том, как замечательно было бы и на будущий год встретить Наташку. А ещё лучше списаться заранее, поехать сразу двумя машинами куда-нибудь на Волгу, в Закарпатье или даже на Урал. Дядю Васю никаким маршрутом не испугаешь. И уж совсем отлично было бы, если б Николаевы и в самом деле решились переехать в Москву, а Наташка поступила бы в нашу школу…
— Ну, что же ты? — нетерпеливо повернулась на бок Наташка.
Я уныло развел руками.
— Знаешь, ничего путного в голову не лезет…
— Это потому, что ты лежишь, разнежился на песке. Вставай, встряхни мозги, чтоб заработали.
Наташка любит командовать. Не знаю почему, но так уж получается, что я частенько подчиняюсь ей. И на этот раз мне хотелось ещё спокойно позагорать на солнышке, а вместо этого я послушно поднялся. Но не упустил случая поддразнить её. Как все москвичи, я заметно «акаю». А она, как истая северянка, выделяет в словах букву «о». И мы пикируемся в шутку: «Мая Масква на семи халмах стаит», — копирует моё произношение мурманчанка. Я в таких случаях тоже не теряюсь, вытягивая губы трубочкой, немилосердно катаю круглое как обруч: «Говорить говори, но зря огород не городи». И на этот раз я повторил её слова:
— Потому что…
Мы спустились к самой воде и шли босиком по сырому песку. Круглые розовые Наташкины пятки погружались в песок, и сейчас же ямки, выдавленные ими, заполнялись водой. Я увлеченно следил за тем, как она беспрерывно печатает ямки, и сам начал вдавливать пятки поглубже.
Наташка остановилась внезапно и так резко, что я натолкнулся на неё.