Отец мой, специалист по радиотехнике, не мог забить в стену гвоздя и мне, тогда уже познавшему кое-какие секреты, и съевшему на забивании гвоздей собаку, всё это казалось смешным и нелепым. Я гордился собой, а отца презирал. Воистину, кто не был глуп, тот не был молод.
Первый дом был для меня открытием. Открытием во всём. Даже дядя предстал с неизвестной, наивной и трогательной своей стороны. Его в щёку укусил комар, простой, обыкновенный, каких тьма. Дядя стал чесать укус, а затем вдруг, обращаясь ко мне, сказал: «Ну-ка, Николай, выдави». Я стал отговаривать, уверять, что зуд через минуту пройдёт. Он посмотрел на меня с разочарованием и тихо, еле слышно признался: «Чешется сильно, не могу терпеть. По-моему, она мне яйца туда отложила». Услышав такое от деревенского жителя, я чуть не засмеялся, по-моему, улыбку всё же скрыть не удалось. Комариный укус дядька расковырял до крови и только после этого успокоился.
Основная работа, то есть тяжёлая, началась для меня со второго дома. Это там я заработал все мыслимые и не мыслимые мозоли. О мозолях вспоминаю лишь к тому, чтобы лишний раз похвалить Самовара и Гвоздя. Они видели мои мозоли, доброжелательно улыбались, подбадривали, говорили «здоровей будешь». Им нравилось, что я не скулил. Мозоли, действительно, болели только тогда, когда я себя жалел, когда спал или работал, то их словно и не было, про них забывал.
Сначала болели и мышцы, и кости, и жилы - всё, что только могло болеть. Болела голова, я не высыпался. Ложился спать и долго не мог заснуть. Перед глазами плыли брёвна, которые я корил, снимал кору, доски которые торцевал и подавал, инструмент, кривые гвозди, циркулярка. Всё это шло как в калейдоскопе, кадр за кадром. Пока всё увиденное за день и запечатлённое памятью не промелькнёт перед глазами - не засыпал.
А бывало наоборот. Только коснёшься головой телогреечки, которая заменяла подушку, и сразу сон. Даже не сон, а мгновенный провал в забытье, короткий и сладостный. Кажется, не успел ещё, как следует веки сомкнуть, а ночь уже прошла, будят, говорят: «Вставай Коля, что-то заспался, завтрак остыл».
Признаюсь, второй дом для меня был всё одно, что Сталинград для фашиста. Точно так же попал в окружение, из которого невозможно было выбраться, потерял все силы и собирался сдаваться. Рубашка на мне не просыхала, хотелось пить, спать, одолевали комары и слепни. Много работали. С семи утра и до двенадцати ночи включительно. Хозяевам не мешали, ибо они не жили на стройке, приезжали два раза в неделю на час, другой, давали указания и уезжали. Если заказчика что-то не устраивало, то всё без нареканий исправлялось.
Как я уже говорил, дядька не только строил дома, он ещё, по желанию заказчика, тянул в них проводку. Помню, сидел Семён Платонович на крыльце и прутиком рисовал на земле какой-то, только ему одному понятный, чертёж. « Это генератор, это нагрузка... Ну, всё правильно. Нет, погоди, - говорил он сам себе, стирая рисунок и принимаясь за другой. - Это у меня сила, это у меня ноль. Отсюда провод идёт на эту клемму, отсюда на эту. Ну, правильно» .
Он встал, энергично отшвырнул прутик и вошёл в дом. Это был последний день на втором строительном объекте. Дядька подвёл провода к счётчику, запер дверь на ключ, а ключ отдал хозяину. Не денежного расчёта, не распитой бутылки по поводу окончания строительства, ничего не последовало. Видимо обе стороны были заранее предуведомлены, да и скорее всего, заказчики рассчитывались и пили с начальником леспромхоза, а насчёт строителей была строгая директива - не угощать.
Да оно было и к лучшему, что без спиртного, ведь уже в тот же день мы вели подготовительные работы на новом месте.
Новое место, третье по счёту, стало, если можно так выразится, кульминацией моего «отдыха». Строительство велось в деревне, два первых дома возводили на дачных участках, от воды далеко и с едой плохо. А тут – раздолье. Парное молоко, свежие яйца, огород, лес, река и сам дом на горе - красотища. В общем, всё по -другому, иначе.
Сначала спали в хозяйском доме, а затем перешли в тот дом, который сами же и строили. Сделали двухэтажные нары, временные конечно, на них и расположились. Надо сказать, что строительство началось с того, что хозяин попросил сделать в старом доме террасу, затем, оценив работу, долго не думая, заказал и новый дом.
Звали хозяина Антонасом Антонасовичем. Впоследствии от жены его узнал, что соседи дразнили бедолагу, называя то Фантомасом Фантомасовичем, то Сатаною Сатонасовичем. Дядя называл его Анатолием и хозяин не обижался.
Жену его, Регину, в первый раз увидел в тот день, когда закончив террасу, мы были приглашены на ужин. До сих пор не могу себе объяснить свинского поведения Антанаса Антанасовича за столом. Возможно, он думал, что мы так едим и хотел показать, что такой же. То есть, хотел подмазаться к рабочему классу, или нервничал из-за того, что я смотрел на его жену. Затрудняюсь объяснить, но то, как он ел, как вёл себя, с брезгливым отвращением я вспоминал ещё долго.
Он лез со своим надкушенным блином в общую тарелку со сметаной. Обмокнёт блин, откусит, и снова обмакнёт, не прожевав ещё то, что откусил. Пока жевал, сметана с блина текла на руку, на манжет рубашки, на рукав пиджака, капала на брюки и на скатерть. Указательным пальцем другой руки он вытирал её, а точнее, старался собрать и со стола, и с брюк и с запястья, и отправлял всё это в жующий рот. Было противно на него смотреть.
Зато дядя, Самовар и Гвоздь порадовали, ели чинно и аккуратно. Да они и всегда так ели и им не было нужды притворяться.
Жена у «Анатолия» была молодая и красивая. Как потом я узнал, Антанас Антанасович был её институтским преподавателем, ставил ей двойки, а потом развёлся с женой и женился на, отстающей, ученице.
Когда пристраивали к старому дому террасу, заморосил мелкий дождь. Дядька велел работы не прекращать. Дождь усилился. Под дождём я работал впервые и, надо признаться, занятие не из приятных. К тому же из дома доносилась музыка и звонкий, беззаботный смех молодой хозяйки. Тогда я её ещё не видел, но по смеху догадался, что должна быть красива. Помню, посмотрев тогда на моё недовольное лицо, дядька подмигнул и сказал: «Ничего Коля, всё будет нормально».
И был прав, что не позволил прохлаждаться. Несмотря на дождь, мы в тот день поставили каркас, рамы, навели крышу, на следующий день стелили пол, оббивали террасу вагонкой.
Всё бы ничего, если бы я не раскис. Я не собирался болеть, но так получилось. Случилось непредвиденное. Утром, встал с чугунной головой, стал чихать, кашлять, из носа потекло. Одним словом - простыл.
Работа была сделана, дождь не помешал, но этот дождь не прошёл для меня даром. Заболеть посреди лета! Разве не обидно? Конечно, меня в тот день щадили, не то что лишний раз, но даже тогда когда было необходимо, старались не тревожить. Я этого тогда не замечал, было не до того, потом, задним числом, вспомнил.