– Да вот этот. «Катти Сарк» называется. Чайный клипер!
– А ты откуда знаешь, как он называется? Тут же всё по-японски написано.
– Вот Женька мне и рассказал. Он всё о кораблях знает. Это у него хобби такое.
– Надо же! А он с виду такой замкнутый, я думал – тупой.
– Он не замкнутый. Он тебя боится или стесняется. А на деле – очень даже продвинутый. «Сумму технологий» Лема читал, об искусстве здорово рассуждает. Да и в технике – не дурак. И о военных кораблях всё знает, и про дизельэлектроходы мне рассказывал…
– Ну что ж. Надо будет с ним поговорить, раз он такой продвинутый. А то напишу ему в характеристике, что он дурак дураком. Ещё отчислят парня, а ты говоришь – умный. Ладно. Занимайся искусством, дыши своим скипидаром да иллюминатор открой, а то и меня наркоманом сделаешь. А я спать пошёл. Устал сегодня. В машине проблемы были…
Честно говоря, моя живописная подготовка была не настолько велика, чтобы я взялся за кисть без внутреннего содрогания. Конечно, раньше, ещё до поступления в институт, один знакомый отцу художник посоветовал мне для освоения техники масляной живописи делать копии с репродукций картин из книг или журналов. В том захолустном городишке, где проходили мои детство и юность, о подлинниках искусства не приходилось и мечтать.
Следуя этому великодушному совету, я сделал несколько, трудно сказать, копий, по возможности стараясь соблюдать все технологические параметры. Этот опыт, кстати, помог мне впоследствии поступить на худграф. На первом курсе, который я только и успел окончить, к масляной живописи нас ещё не допускали, считая достойными пока что акварели, поэтому мои детские ещё копии сейчас оказались как раз к месту.
Теперь мне предстояло вспомнить былое…
Не буду утомлять читателя, малоинтересными для него техническими подробностями, но намучался я изрядно… Мне не сразу удалось попасть в колорит пейзажа. Только в третий раз, смывая разбавителем свою очередную неудачу, я заметил, что как раз не до конца смытое и вписывается по цвету в картину. Мне оставался кропотливейший труд по выписыванию тончайшей кистью всех мелких деталюшек первого плана, без чего и весь корабль казался бы непрописанным. Короче, бился я с моим кораблём неделю.
Брат, наблюдая мои судороги вокруг этюдника с установленным на нём пейзажем, от комментариев воздерживался. Иногда, проходя мимо, он искоса бросал взгляд на мою работу и молча проходил мимо. И только когда я уже острой бамбуковой зубочисткой процарапывал по свежей краске глаза на физиономии ведьмы, укрепл`нной на носу корабля, брат остановился и сказал:
– Чевой-то ты палочкой ковыряешь? У тебя что, кисти закончились?
– Не палочкой, а твоей зубочисткой. Вон их у тебя в коробочке сколько – много!
– Да мне зубочисток не жалко. Бери, если тебе надо. А получается у тебя не так уж и плохо. Действительно, кистью тут и не подлезешь. Вон как шпангоуты вырисовал. Молодец!
Впервые, наверное, за всю мою жизнь я услышал от брата доброе слово. И тут до меня дошло, что брат сильно переживал за всю эту авантюру с пейзажем. Его репутация, как он считал, могла быть сильно подорвана в глазах всего экипажа в случае моей неудачи. Ведь он вроде как за меня поручился. А на флоте за свои слова отвечают и пустобрёхов там не любят.
– Ладно, – строгим голосом сказал я. – Иди. Не мешай работать. Мне тут ещё кое-что дописать надо. Я думаю, красочка дней за пять высохнет, тогда картину в кают-компанию и вернём…
Через четыре дня состоялась презентация моего кощунственного вмешательства в чужую живопись без согласия на то её автора.
Незадолго до обеда, пока ещё никого из экипажа в кают-компании не было, мы с братом закрепили наш пейзаж на прежнем месте. Нюра, которая как раз в качестве официантки раскладывала столовые приборы, предложила завесить картину большой салфеткой и устроить торжественное её представление экипажу. Брату идея понравилась. Заметно было, что он волнуется не меньше, чем я, но старается своё волнение скрыть странным для меня образом.
– Вот, балбес мой тут картину испачкал, – сказал этот иуда. – Не знаю, что капитан скажет? Заставит этого мазилку краски да кисти, зря потраченные, отрабатывать? Мы, тогда, Нюра, его к вам на камбуз определим – помоганцем. Пускай гальюн моет да всякую другую грязную работу делает. Может, до конца рейса хотя бы половину отработает?!