– Совсем раздевайся. – сказала Нюра.
«Как совсем? – подумал я. – Ведь тогда она увидит всю мою стыдобу, ничем не прикрытую».
– Давай, давай, не стесняйся. Давай я тебе помогу, – и мигом сдернула с меня жалкие остатки моей былой девственности.
Что было потом – мне трудно вспомнить. Сознание моё было затемнено какими-то яркими вспышками ни с чем несравнимого блаженства, сплошного электрического тока, почему-то ощущаемого всей кожей от соприкосновений с роскошным и таким волнующим женским телом.
Сколько времени продолжалась эта неоднократно повторявшаяся оргия, не могу сказать. Наконец Нюра сказала, что ей пора собираться на вахту, и отправила меня. Внутри во мне звучали фанфары, били литавры и прочие инструменты большого симфонического оркестра.
Ура – я не девственник! Я смогу на равных участвовать во взрослых разговорах перед сном в общежитии, и пусть только какая-нибудь скотина попробует насмешничать надо мной! Порву!
Когда я вернулся в каюту брата, он был уже там.
– Ну и как? – спросил брат.
– Что как? – c подчеркнутым недоумением ответил я.
– Где ты был?
– Где, где… Портрет рисовал.
– Ну и как? Получилось?
– Конечно, получилось!
– Покажи.
– Покажи да покажи, нашёлся проверяльщик!
Я полез в свою папку с рисунками и вынул портрет четвёртого механика: молодого пацана – курсанта мореходки, проходившего практику в рейсе. Он позировал мне недели две назад, и мы с ним почти сдружились. У нас с ним из всего экипажа была самая небольшая разница в возрасте, он интересовался искусством, а самое главное – он был в полном подчинении у Деда – то есть у моего брата. Я уже успел узнать, что Дедом на судне называют не самого старого, а старшего по должности механика. Конечно, парень воспринимал меня слегка свысока, но и немного заискивал, надеясь через мои родственные связи добиться и более лояльного отношения к нему сурового Деда.
– Да-а-а, – протянул брат, – что-то Нюра у тебя мало похожа. Особенно бакенбарды не её!
Действительно, на портрете у четвёртого механика были бакенбарды, которыми он пытался компенсировать свой молодой возраст и почти девичий румянец своих щёк.
– Какая Нюра?! – удивлённо возмутился я. – Не было никакой Нюры!
– Брось пургу гнать, – сказал брат. – На судне не спрячешься. Весь экипаж знает, а ты дурак, один ничего не знаешь. Ну что, свадьбу – то будем играть?
– Какую свадьбу?! Мне ещё восемнадцать не исполнилось!
– Ну, пока до Кейптауна сходим да назад вернёмся – как раз тебе восемнадцать и случится.
От такой неожиданно свалившейся перспективы у меня мысли стали путаться. А как же я буду учиться? А если дети пойдут? А где жить с семьёй? Не с родителями же! И так с большим трудом от них оторвался. Слава Богу – в общаге живу. А тут – жениться! Нет! Ни за что! Это в мои планы пока что не входит.
Тут брат, очевидно, каким-то внутренним чутьём, ощутил всю степень моего смятения.
– Ладно. Не сцы. Вопрос с женитьбой как-нибудь уладим. Нюра – девка хорошая: подберём ей кого-нибудь. А ты смотри больше никуда не вляпайся. А то вернёшься домой с кучей детей, хорошо если своих.
«Да-а-а, вот она, взрослая жизнь, – подумал я. – Только расслабишься – и ты уже влип! Как в тайге. На каждом шагу – опасность! Впредь надо быть осторожным».
С этими горестными мыслями я и уснул. Но не тут-то было! Мне снилась Нюра в каких-то мехах, но с голым торсом и почему-то в комнате нашего общежития. И я опять с ней, а в комнате полно людей. И они входят и выходят, а мы с Нюрой как будто никого не замечаем, и нас никто не замечает. И я опять вопреки нереальности происходящего ощутил то же блаженство, какое и в кубрике у Нюры.
Проснулся я утром с полным убеждением, что мне, пожалуй, стоит жениться на Нюре – и будь что будет. А с детьми как-нибудь разберёмся.
Снова захватив свою папку и коробку пастели, я направился к каюте Нюры в несмелой надежде, что под предлогом продолжения «натюрсессии» мне опять обломится то великое счастье, которое так неожиданно и ошеломляюще обрушилось на меня вчера. Заодно я намеревался обсудить с Нюрой вопрос о нашей женитьбе. Меня, правда, смущало моё несовершеннолетие – захочет ли Нюра ждать целых два месяца.
У трапа на нижнюю палубу, где была каюта Нюры, стоял, прислонясь спиной к переборке и скрестив руки на груди, здоровенный матрос из швартовой команды.
– Куда курс держим? – спросил он ласковым и дружелюбным голосом.
– Да вот – Нюра просила… – почему-то пролепетал я.
– Мой тебе совет: будь поосторожней! Ходишь где попало. До берега далеко. Море глубокое. Выпадешь случайно за борт – нихто и не хватится. А Нюра занята… Просила её не тревожить. ПОНЯЛ, ПАРЕНЬ?!