На этаже, где мы высадились, пришлось миновать несколько «контрольных зон», затопленных каким-то пугающим зелёным свечением. Я даже думать не хочу, что было бы со мной, окажись что-то не в порядке — я и древних-то лязгающих метротурникетов всегда боялся до жути. Дальше начались анфилады голографических дверей «под дуб», сквозь которые мы проходили с неприятной лёгкостью, едва они озарялись синим светом, знаменующим разрешение войти. Человеку неподготовленному отследить в таком помещении, откуда он пришёл и куда направляется, без специального навигационного устройства нереально — я и не пытался, полностью отдавшись на волю своих приветливых спутников и ошарашенно глазея по сторонам, и очухался лишь после того, как (к великой радости щипаного итальяшки) чуть не впечатался лбом в очередную дубовую голограмму. Это оказалась «обманка» — настоящая, добротная дверь, на которой висела аккуратная позолоченная табличка — не без казённого юморка: «Кострецкий Игорь Игоревич. Стучать до посинения.»
Что, судя по всему, и сделал блондин, аккуратно вступив сандалием в светящийся зелёный следок у порога.
Крепкая дубовая панель, однако, не поменяла цвет, а попросту отъехала в сторону, открыв зияюще-чёрный — и, как мне показалось, на редкость мрачный — проём. По обеим его сторонам тут же вытянулись во фрунт мои строгие провожатые, как бы давая понять, что дальше я должен идти один. Я пожал плечами и шагнул в пугающую неизвестность. В следующий миг дверь за моей спиной затворилась, а ещё через два-три шага, пройдя сквозь паутинную драпировку, я оказался в интерьере, ничуть не похожем на те, коими меня так эффективно впечатляли вот уже десять минут.
То была небольшая, очень уютная комната, стилизованная под пещеру: приятный полумрак, шкура леопарда на полу, несколько пылающих, слегка чадящих свечей в бронзовых подсвечниках-бра, драпировки из бахромчатой мешковины по стенам, тихонько потрескивающий камин, а в центре — круглый журнальный столик дымчатого стекла (сверху небрежно, веером накиданы глянцевые журналы), рядом несколько низких кресел, обитых велюром, — словом, типичный релаксирующий дизайн времён моей поздней зрелости. Признаться, здесь я почувствовал себя гораздо комфортнее, чем среди замороченного, ультрамодного «сикреттэка». Эта ненавязчивая атмосфера интимности и роскоши в считанные секунды так плотно окутала, обволокла и очаровала меня, что я даже не удивился, когда откуда-то из полумрака послышался знакомый, чуть гнусавый голос: — Анатолий Витальевич, дорогой мой! Как же я рад, как я рад!.. — и с одного из кресел медленно, чуть покряхтывая, поднялся мне навстречу властительный хозяин волшебной пещеры.
Я сразу узнал его. Видео я не смотрю, новостные сообщения игнорирую принципиально, — но куда деваться от натыканных на каждом шагу круглых стеклянных будок «Роспрессы» и этого ухоженного, загорелого, изысканно-худощавого, но энергичного фэйса, пристально глядящего на россиян с обложки модного глянцевого издания «Мещанство и Пошлость». Стильная укладка, ухоженные брови и в меру подкрашенные ресницы, чёткая линия подбородка, крохотные бриллиантики в мочках ушей и ещё более крохотный страз в левом верхнем резце, умный, ироничный взгляд зелёных глаз с миндалевидным разрезом, располагающая полуулыбка. А внизу — цитата готическим шрифтом: «Я всегда выбирал девушек с длинными ногтями и IQ не ниже ста сорока». Ну сущий обаяшка, просто в голове не укладывается, что именно этот человек мог разработать, отладить и привести в действие жёсткую карательную систему, держащую государство в повиновении и страхе вот уже больше десяти лет.
В тупом оцепенении я смотрел, как он, такой изящный в строгой шоколадной «двойке», приближается ко мне, широко расставив руки — и улыбаясь ещё неотразимее, чем на глянцевых страницах или экране монитора. Я не девушка и ногти у меня нормальные, хотя Ай-Кью, конечно, не подкачал. Ужели в нем-то все и дело?..