Мало того, что мастерски отсечённую голову он так и не смог увидеть, как ни корячился внутри своего стального карцера. Мало того, что старый мудрый ворон, усевшись на виду у победителя, долго смотрел на него, склоняя голову то вправо, то влево, а потом, досадливо каркнув, покинул ущелье и, судя по крикам, увёл за собой всю стаю. (Драконьего мяса сей трупоед даже не отпробовал и соплеменикам не предложил, провидя летальный исход пиршества). Самым неприятным было то, что драконья кровь к полудню третьего дня начала разлагаться, затопляя ущелье непереносимым смрадом.
Только ночью — это была уже третья ночь, — в темноте и прохладе рыцарь смог, наконец, перевести дух и попробовал дышать носом.
Наверное, хватит, подумал он, царапнув сухим языком потрескавшиеся губы. Уж очень однообразно. До утра ещё потерплю, а утром, если снова ничего не произойдёт, придётся умереть и покинуть эту негостеприимную сказку…
Во сне (на этот раз ему приснился сон) он, как в первую ночь наяву, обнимал прекрасную Невидимку, и зарывался лицом в её душистые волосы, и гладил её горячие бёдра, шелковистые до чрезвычайности, и долго не хотел просыпаться, когда его довольно-таки бесцеремонно отделили от стены и уронили на дно ущелья.
— Наконец-то! — сказал Аристарх, открывая глаза и видя над собой угрюмые башни Замка на фоне голубой и весёлой полоски неба. Он попытался поднять ослабевшую руку и не смог.
Эй! — позвал он. — Кто бы ты ни был! Не будешь ли ты так добр снять с меня всё это железо? И глоток хоть чего-нибудь… — Просьбу эту он обратил в пространство над собой, ещё никого не видя, но справедливо полагая, что кто-то же есть рядом.
— Молодой человек! — услышал он чей-то напряженный голос и, с трудом повернув голову, понял, что голос доносится из драконьей дыры. — Молодой человек, вы уже очнулись?
— Да, — сказал Аристарх и только теперь обнаружил, что не говорит, а едва шепчет. — Да! — крикнул он, собрав все свои человеческие силы.
— Имейте в виду: я вас плохо слышу! — сказала дыра всё с тем же болезненным напряжением в голосе. — Фляга с вином должна быть где-то рядом с вами. Напейтесь и немедленно снимайте с себя всё железное. И, пожалуйста, побыстрее: я тут долго не выдержу!
Флягу Аристарх, наконец, нашёл: она лежала под самой стеной, — но дотянуться до неё он смог не сразу. Вино оказалось горьким и, пожалуй, чрезмерно крепким. Оно обожгло гортань, зато придало сил. И всё же, разоблачался он невыносимо долго, под нетерпеливые и всё более страдальческие понукания незнакомца, который почему-то не мог помочь ему, а вместо этого был вынужден сидеть в дыре.
Нательное бельё на рыцаре провоняло потом (увы, не только потом: все-таки, трое суток без движения, в тесном карцере, в котором даже параши не было), и он с отвращением стал освобождаться от него. Усталости Аристарх уже не чувствовал, но вернулась боль. Он едва удержался от стона, отдирая затвердевшие от сукровицы пласты фланели, присохшие к синякам на спине и плечах. Пришлось ещё раз приложиться к фляге.
— Ну, скоро ли вы там? — с совершеннейшим уже страданием в голосе спросила дыра, и Новый Рыцарь заторопился.
— Уже! — крикнул он, поспешно сдирая с себя некое подобие кальсон с нашитыми на них толстыми, тройной кожи, наколенниками. — Вылезай, добрый человек, я готов! Он подхватил флягу, ещё раз глотнул, отпихнул к стене валявшиеся рядом стальные поножи и быстро огляделся. Его роскошного алого плаща нигде не усматривалось (Аристарх, впрочем, тут же вспомнил, что сам завещал его Долгу), и, немного поколебавшись, он шагнул к останкам Спящего Рыцаря. Прости, коллега, но мне твой плащ нужнее, чем тебе! Он выдернул линялый бархат из-под упавшего на него меча — и вовремя: вдоль ущелья пронёсся множественный лязг, и всё железное снова намертво влипло в стены.
Задрапировавшись, Аристарх присел на корточки напротив дыры, прислонился спиной и затылком к стене и стал терпеливо ждать своего спасителя, то и дело прикладываясь к фляге и веселея с каждым глотком. Чудодейственного напитка оставалось глотка на три, не больше, когда он решил наконец, что каникулы его начались великолепно, а перспективы наверняка радужны. В первое же утро убил Дракона, через три дня спасся сам, теперь остается лишь выяснить, где и как отыскать Невидимку и так ли уж обязательно жениться на Принцессе…
Спаситель появился вполне неожиданно. Это был небольшого росточка старик (он мог бы идти в драконьей дыре, не пригибаясь), босой, в таком же, как у Аристарха, линялом бархатном плаще с чужого рыцарского плеча, длиннобородый и совершенно седой. Его мучила одышка и крючила сильная боль — по-видимому, сердечный приступ. Согнувшись, прижимая обе ладони к груди, он доковылял до края дыры и остановился, не то не желая, не то не решаясь спрыгнуть. Помощь Аристарха, подбежавшего было и протянувшего ему руки, старик слабым жестом отверг и с таким же жестом пресёк его благодарственные излияния.
— Пустое, молодой человек, пустое! — проговорил он, едва ворочая языком, и с кряхтеньем уселся, свесив в ущелье сухонькие, в варикозных узлах и прожилках, икры. Боль постепенно отпускала его, он удивлённо покачивал головой, разглядывая Аристарха, и улыбка не то сочувствия, не то упрёка обозначилась морщинками в уголках его пронзительных глаз.
— Сколько злобы! — воскликнул он неожиданно ясным голосом. — Вы не представляете себе, молодой человек, сколько злобы таится даже в добрейших из нас! Впрочем, вам это ещё предстоит узнать, и очень скоро…
— Я это уже знаю, — скромно сказал Аристарх.
— Даже так? — удивился старик. — Что ж, тогда я тем более восхищён вашей… — Он пожевал губами, подыскивая слово. — Вашей решительностью, закончил он, отвёл глаза и хмыкнул. Видимо слово было, всё-таки, не совсем то.
— Моей самонадеянностью, — уточнил Аристарх. — Ты это хотел сказать?
— Ведь не сказал же! — с улыбкой, но испуганно возразил старик.
— Ну и зря, — успокоил его Аристарх. — Я, действительно, самонадеян… Прости, я почти не оставил тебе вина.
— И не надо было ничего оставлять, допейте сами! — быстро сказал старик. — Допейте, допейте. Оно не пьянит, оно лишь веселит и лечит… Вот так, и правильно, а флягу давайте сюда, она мне ещё пригодится.
— Спасибо тебе, добрый человек, — сказал Аристарх, возвращая пустую флягу. — И давай поскорее уйдём отсюда. Вонь ужасная! — он кивнул на драконью тушу.
— Да-да, я сейчас уйду. — Старик засуетился, торопливо привязывая флягу к поясу. — Сейчас… А к вони вы быстро привыкнете, уверяю вас. К тому же, воняет лишь здесь, в ущелье, а там, наверху, в вашем Замке, воздух удивительно чист — почти как у меня в берлоге. Не хватает лишь запаха трав, лиственной прели, смолы. Запахов жизни… И сердце поначалу будет болеть…
— Как ты сказал? В моём Замке? — переспросил Аристарх. — Почему это в моём? С каких это пор он мой?
— А чей же? — удивился старик. — Ведь вы — Рыцарь Зари?
— Нет, — сказал Аристарх. — Я — Новый Рыцарь.
— Ну да, ну правильно! Новый Рыцарь, он же Рыцарь Зари, победитель Дракона. Значит, это, всё-таки, вы.
— Ну и что же? — возмутился Рыцарь Зари, он же Новый Рыцарь. — Почему это победитель Дракона должен обязательно…
— Не продолжайте! — воскликнул старик, вскинув сухие ладошки и уже без улыбки сочувственно глядя на Аристарха. — Не продолжайте, я всё понял.
— Что ты понял, старик?
— Всё! Или почти всё. Вы убили Дракона, но вы не намерены занимать Чёрный Замок. Так?
— Конечно. — Новый Рыцарь высокомерно улыбнулся и дёрнул плечом. — С какой стати?
— «Конечно»… — Старик горестно покивал и сцепил пальцы рук на животе. — Тогда я вам расскажу, что будет дальше. Слушайте. Вас попытаются силой водворить в Чёрный Замок — дабы было кого бояться, кем пугать и наказывать. Попытаются, но, конечно, не смогут, ибо вы сильны, отважны и благородны, у вас большое доброе сердце, и вы искренне и чисто ненавидите зло в любых его проявлениях. И вы, конечно, попытаетесь поднять до высот своей чистой ненависти самых отчаянных и несчастных. С их помощью вы сровняете Чёрный Замок с землёй и забросаете Мёртвое ущелье обломками ненавистных вам стен… Может быть, вы даже успеете умереть, не обнаружив зла в своём большом добром сердце, и оно ни разу не заболит, не сожмётся от страха и жалости к тем, кого вы насильно освободили. И вполне вероятно, что вы ещё долго, очень долго будете оставаться светлой легендой, непревзойдённым образцом доброты и человечности…