Какая же это все-таки несправедливость ― кому-то все за просто так, потому что родители богатые попались, а кому-то ничего, как бы сильно человек ни бился за свое. Макс постоянно сталкивался с подобными вещами уже в школе. Детишки богатеньких родителей любили показать, что они лучше, чем другие ― частенько таскали новенькие телефоны, да так, чтобы все увидели, что это самая последняя, самая новая модель, а не какое-то там древнегреческое старье. И большинство учащихся смотрели на таких вот «крутышек» со смесью зависти и обожания, пытаясь при первой же возможности влиться в их компанию.
Помимо телефонов неравенство задевало и другие аспекты школьной жизни, но самое главное было даже не в этом. Максу было обидно потому, что такие богатенькие детишки получили свой статус не за какие-то собственные заслуги, а лишь из-за богатых родителей. Понятно, когда человек уже повзрослел и что-то из себя представляет ― там уже чисто его вина, к чему он пришел в своей жизни, но вот сейчас, когда они, школьники, еще никто ― уже сейчас те, кто сам еще ничего в жизни не сделал, стараются показать себя лучше, чем они есть на самом деле.
Гнилье ― это слово возникло в мозгу Максима, когда однажды он как обычно стал свидетелем подобной сцены. И это слово засело в его сознании очень крепко. И хотя он еще много чего не понимал в жизни, но эту вещь запомнил навсегда, и постепенно она начала отражаться в его поведении. Поразмыслив как-то на досуге, он пришел к интересному выводу, который буквально перевернул его мировоззрение с ног на голову. Этот вывод заключался в том, что, не смотря на неравенство, сопровождаемое различными статусами и возможностями, бороться имело смысл. И Макс был почему-то уверен, что у тех, кто ничего изначально не имеет, даже больше шансов на успех, чем у детей, имеющих богатеньких родителей. А все потому, что у детей из бедных семей есть голод получить что-то большее, и если они будут его поддерживать в нужной степени, то он вполне может придать им сил.
И вот сейчас они словно забыли про все свои статусные маркеры и хотя бы на какое-то время стали семьей. Или, по крайней мере, ею притворились… Потому что, как бы они ни улыбались друг другу, и какие бы веселые и честные слова ни говорили, на самом деле здесь каждый был сам за себя.
Вот, например, сейчас Ксюша рассказывала всем, как она собирается купаться в красном море, попутно хвастаясь лучшим номером в отеле, где они остановятся. Несомненно, Египет прекрасная страна, а красное море очень красиво, но зачем, спрашивается, твердить об этом ребятам и девчонкам, которые не могут позволить себе увидеть эти красоты. Неужели в ней нет ни капли сочувствия, ни капли сострадания? Зато окажись она в таком же бедном положении, как и другие, мигом бы заговорила иначе.
– Валерка, ― неожиданно прервал Ксюшу Максим. ― Сыграй-ка на гитаре, дружище, а?
– Да без проблем, Макс, ― тут же откликнулся Валера, хороший малый и отличный гитарист.
Гитара легла в его руки, как будто только этого и ждала, и через пару десятков секунд, в течении которых Валера настраивал свою фигуристую подругу, струны заиграли под умелыми пальцами, и голос раздался над верхушками леса. Вот это было совсем другое дело. И в самом парне, Валерке, которого Макс очень уважал, и в песне, очень красивой и беззаботной, не было ни капли гнилья, а было только хорошее и светлое, которое распространялось вокруг вместе с песней.
***
Дома его ожидал разговор с родителями. Поначалу он еще надеялся незаметно прокрасться в свою комнату, но, к сожалению, ему это не удалось. И дело тут вовсе не в том, что Максим совершил какую-то оплошность, а в том, что родители не желали ложиться спать, пока их сын не вернется домой. Лишь только он повернул ключ в замочной скважине, стараясь делать это как можно тише, так сразу же буквально всеми фибрами души ощутил чье-то присутствие за дверью, и, когда его неожиданно отяжелевшая рука плавно толкнула дверь, то Максим тут же убедился в своих опасениях.
– Ну и где же ты пропадал, Максим? ― встретил его из темноты материнский голос.
Прежде чем зайти, Максим тяжело вздохнул, словно его ожидал впереди не семейный разговор, а кровавая битва, а затем ноги будто сами собой сделали шаг вперед. Рука привычно потянула за ручку, и дверь позади него захлопнулась со знакомым домашним звуком. Это слегка привело его в чувство, и он, наконец ответил:
– Я гулял, ― после чего привычным движением включил в прихожей свет, который тут же озарил его мать с отцом, стоявших рядом друг с другом с весьма серьезными лицами. Руки их были сложены на груди, а глаза метали молнии.