Но, очевидно, мы не приняли в расчет неизбежную реакцию этой особы, или, возможно, я должен бы сказать: я не принял в расчет. Этой реакцией был Страх.
Со смертью миссис Симмингтон письма стали оцениваться иначе, нежели прежде. Не знаю, какова была официальная версия, – это, я полагаю, было известно Симмингтону, – но было совершенно ясно, что, поскольку письмо привело к смерти человека, положение автора писем теперь куда как более серьезно. Уже не могло быть речи о том, чтобы расценить письма как шутку, если их автор будет обнаружен. Полиция действовала энергично, вызвав эксперта Скотланд-Ярда. Теперь для автора анонимок стало жизненно важным по-прежнему оставаться неизвестным.
И все последующее объяснялось, если допустить, что Страх был основным движущим мотивом. Но этого я не заметил. Хотя, конечно, все было вполне очевидно.
Джоанна и я довольно поздно вышли к завтраку на следующее утро. То есть, надо заметить, поздно по правилам Лимстока. Было половина десятого – в Лондоне в это время Джоанна едва разлепляет веки, а мои глаза, скорее всего, еще плотно закрыты.
Тем не менее, когда Патридж спросила: «Завтрак в половине девятого или в девять?» – ни Джоанна, ни я не решились предложить более позднее время.
К моей досаде, я обнаружил, что на пороге стоит Айми Гриффитс и болтает с Меган.
Увидев нас, она громко сказала в своей обычной задушевной манере:
– Привет, лодыри! Я поднялась несколько часов назад.
Это, безусловно, было ее личное дело. Доктор, без сомнения, обычно завтракает рано, и заботливая сестра подает ему чай или кофе. Но это отнюдь не значит, что можно являться чуть свет к дремлющим соседям. Половина десятого – неподходящее время для утреннего визита.
Меган проскользнула обратно в дом и отправилась в столовую, чтобы, как я понял, продолжить прерванный завтрак.
– Я не буду входить, – сказала Айми Гриффитс, хотя я не понимаю, почему приличнее вызывать людей наружу и говорить с ними на крыльце, вместо того чтобы разговаривать в доме. – Я лишь хотела спросить у мисс Бартон, нет ли у нее лишних овощей для нашей палатки на ярмарке в Ред-Кросс. Если есть, то я попрошу Оуэна заехать за ними на машине.
– Вы, похоже, выходите из дома очень рано, – сказал я.
– Кто рано встает, тому бог подает, – ответила Айми. – В такое время гораздо больше шансов застать людей дома. Отсюда я пойду к мистеру Паю. И я должна быть в Брентоне днем. Скауты.
– Ваша энергия меня подавляет, – сказал я; в этот момент зазвонил телефон, и я вернулся в холл, чтобы взять трубку, покинув Джоанну, бормочущую что-то весьма сомнительное о ревене и французских бобах и демонстрирующую полное незнание огорода.
– Да? – сказал я в телефонную трубку.
На другом конце послышался глубокий вздох, смущенное сопение, и нерешительный женский голос произнес:
– О!
– Да? – повторил я ободряюще.
– О! – вновь произнес голос, а затем гнусаво спросил: – Это… это, я надеюсь… это «Литтл Фюрц»?
– Это «Литтл Фюрц».
– О! – Очевидно, с этого восклицания начиналось любое предложение. Голос спросил осторожно: – Могу я поговорить прямо сейчас с мисс Патридж?
– Конечно, – сказал я. – Кто ее спрашивает?
– О! Скажите ей, это Агнес, ладно? Агнес Вадл.
– Агнес Вадл?
– Да, так.
Подавив в себе желание выругаться, я положил телефонную трубку на стол и, подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, окликнул Патридж, звуки деятельности которой доносились сверху:
– Патридж! Патридж!
Патридж возникла на верхней ступеньке, держа в руке длинную метелку и выглядя как «Ну, что еще?», что слишком явственно отличалось от ее обычных респектабельных манер.
– Да, сэр?
– Агнес Вадл хочет поговорить с вами по телефону.
– Простите, сэр?
Я повысил голос:
– Агнес Вадл!
Я произнес фамилию так, как расслышал ее. Но мне пришлось выслушать и точный вариант:
– Агнес Вуддел… Что ей могло понадобиться?
В сильном смущении Патридж бросила свою метелку и мгновенно сбежала вниз, треща платьем из набивного ситца.
Чтобы не показаться Патридж навязчивым, я вышел в столовую, где Меган, как голодный волчонок, уминала почки и бекон. Меган, в отличие от Айми Гриффитс, не делала «великолепное утреннее лицо». Она грубовато ответила на мое приветствие и продолжала есть в молчании.