Во-вторых, даже не ожидал, что эта поездка так подействует на меня и встряхнет. Возможно, у меня бы закружилась голова от этой славы. Но тут я вовремя увидел иную сторону жизни. Увидел детей – вроде таких же, как все: непоседливых, шумных и любознательных – но в то же время иных. Я смеялся с ними, рисовал по заказу слонов и мартышек, а сам еле сдерживал слезы.
А потом мы вышли из детской комнаты, и Энн спросила врача про Роззи – девочку, с которой она подружилась. Ей было семь или восемь лет. Я наблюдал за ней краем глаза, и видел, что они нашли общий язык.
Оказалось, у девочки лейкемия – злокачественное заболевание крови. Или рак крови.
- Сколько ей осталось? – дрожащим голосом произнесла Энн. Мне было больно смотреть на нее. Так переживают обычно за близких людей, а не за тех, с кем успел познакомиться всего пару часов назад.
- Сложно делать прогнозы, - произнесла доктор с присущей всем медикам холодной учтивостью. - Это как выносить приговор, а мы всё-таки врачи, и делаем всё, что можем.
А потом, когда по щекам Энн всё-таки заструились прозрачные слезы, я вдруг услышал голос:
- Хорошо страдают.
Не контролируя себя и не понимая, как можно быть такой бездушной, зацикленной на себе сволочью, я повернулся к Полу и приказал:
- Выключите камеру.
- Ларри, Ларри, успокойся, - взмахнул рукой Пол, давая указания оператору приостановить съемку. – Соберитесь, ребята. Я понимаю ваши эмоции. Но нужно еще сказать пару слов для поклонников. Призвать их к содействию Центру.
Я взглянул на совсем раскисшую девушку и произнес:
- Я сам всё скажу. Оставьте Энн в покое.
Слова шли тяжело. Я знал, что говорю несуразицу, а вовсе не красноречивые фразы, которые от меня, возможно, все ждали, но эти слова шли от сердца. Я призвал помочь тем, кто живет и лечится в этом Центре и нуждается в дорогостоящем лечении. И беречь себя.
Наконец Пол скомандовал завершить съемку, и, похлопав меня по плечу, дал пять минут собраться с духом.
Вместо этого я нашел лечащего врача Роззи и попросил рассказать об этом заболевании. Я задал самый типичный, наверно, вопрос:
- Неужели у нее совсем нет шансов? Мы живем в двадцать первом веке, медицина не стоит на месте. Наука, прогресс, все движется, и до сих пор нет средства, способного остановить воздействие этого вируса?
- Это не вирус. Это чума. Чума нашего поколения. Люди, у которых начался рак крови, сталкиваются с нарушениями происходящих в кровяном мозге процессов, из-за чего кровь насыщается значительным количеством белых кровяных клеток, то есть лейкоцитами, лишенными возможности выполнения присущих им функций. Раковые клетки, в отличие от клеток здоровых, в положенное время не погибают – их деятельность сосредоточена на циркуляции по крови, что делает их серьезным препятствием для здоровых клеток, чья работа, соответственно, усложняется. Это приводит к распространению лейкозных клеток в организме, а также к попаданию их в органы или в лимфоузлы.
- Но… - я хотел сказать хоть что-то, ухватиться за призрачную надежду, но не находил нужных слов.
Ну скажите, что нужно сделать! Как помочь хоть одному несчастному ребенку!
– Но ведь ремиссия возможна?
- Дети от 2 до 10 лет нередко достигают длительной ремиссии, но она не является полным выздоровлением. У Роззи была ремиссия, но, к сожалению, всего пару месяцев. Чем больше в крови лейкоцитов при диагностировании заболевания, тем меньше вероятность полного выздоровления. Некоторые больные погибают в период ближайших 2-3 лет с момента выявления у них заболевания. Роззи живет с этим уже пять лет. В различных случаях определена различная выживаемость. Это могут быть пять или десять лет с момента выявления заболевания, но эта девочка слишком слаба. Ее болезнь то затихнет, то вновь проявляет себя с осложнениями. Прогнозы дать невозможно, ни один врач не возьмется за это. Нам остается лишь ждать, пока заболевание не перейдет в терминальную стадию развития.
- Какую? – переспросил я.
В голове по-прежнему отчаянно звучал голос: «Неужели ничего нельзя сделать?». Вот так. Человек, оказывается, не всесилен.
- Завершающую, - пояснила доктор. – Извините, мне нужно идти.