Я бросил недобрый взгляд в его сторону, надеясь, что это его остановит, и двинулся прочь. Но я забыл, что его ничем не остановишь.
- Ларри, сынок, послушай…
- Вспомнил, что у тебя есть сын? – не оборачиваясь, на ходу процедил я.
- Я и не забывал никогда.
- Ага, охотно верю. Только мне твоё присутствие в жизни уже не нужно.
- Ларри, мы могли бы поговорить наконец, как мужчины. Ты уже взрослый. Достаточно взрослый, чтобы осознать, что произошло.
- Я всё осознал еще тогда, когда ты в первый раз двинул мне по загривку.
- Ларри! – он схватил меня за руку и прошипел, стараясь не привлекать внимания: - Ты хочешь, чтобы на нас все уставились?
- Боишься, что это повредит твоему имиджу?
- Я на машине. Поехали куда-нибудь, поговорим.
- Нам не о чем разговаривать.
- А я-то думал, ты вырос.
- Я вырос. И, как видишь, без твоего участия.
Разговор явно шел не по тому сценарию. Отец нервничал, и чудо, что он не сорвался и не ушел. Хотя именно этого я добивался.
- Тебя, наверно, жена ждет и дети, - напомнил я как бы между прочим.
Он выглядел ошарашенным. Словно я не должен был это знать. Но я знал. И он быстро взял себя в руки.
- У меня только один ребенок.
- Да ладно?
- Его зовут Мартин, ему четыре…
- А обо мне ты, значит, забыл? – прервал его я.
- Что? – окончательно растерялся он.
- Ты только что мне сказал, что у тебя один ребенок.
- Я хотел сказать – там. Там один ребенок.
Я развернулся, чтобы уйти, но он вновь крепко схватил меня за локоть, и вырваться было не так-то просто. Сила у него всегда была богатырская.
- Хватит, Ларри. Хватит вести себя как ребенок. Ты уже взрослый парень.
- Вот именно. И теперь я в тебе не нуждаюсь. Также, как ты не нуждался во мне все эти годы.
Во мне бушевала злость, скрываемая все эти годы обида. Я не желал с ним общаться. Но он оказался хитрей.
- Мама сказала, ты всерьез увлекаешься музыкой?
- Какое тебе дело? Ты что, общаешься с мамой?
- Она, в отличие от тебя, зла на меня не держит. Я мог бы купить тебе новую гитару. Трейси сказала, тебе нужен новый инструмент.
- Мне ничего от тебя не нужно!
Он помолчал несколько секунд, и вдруг тихо, как-то по-новому произнес:
- Прости меня, Ларри. Я был плохим отцом.
К такому я был не готов. И застыл.
- Дашь мне свой номер? Я хотел бы познакомить тебя с твоим братом, если ты хочешь.
У меня не было сил больше спорить. Как и желания знакомиться с «братом».
- Разве мать тебе не дала?
- Нет. Сказала, что это твой выбор – захочешь ли ты общаться со мной. Она лишь сказала, где я могу найти тебя.
- Легче стало? – хмыкнул я, старательно избегая его прямого взгляда.
- Нет.
Его откровенность меня убивала. Я не знал, как вести себя. Я не был готов к этой встрече. И слишком хорошо помнил тот образ отца, который был жив в моей памяти – как он наклоняется ко мне с перекошенным от гнева лицом и бьет наотмашь, как слезы заслоняют глаза, попадают в нос, затекают за уши. Я кричу, а он продолжает бить меня. Именно эта картина вновь предстала передо мной, не давая нормально общаться с отцом. Я знал, что должен простить его. Что старые обиды отравляют нашу жизнь и делают жестокими наши сердца. Но не мог.
Мы обменялись номерами. Всё, что я хотел в тот момент – чтобы он поскорее отстал от меня. Чтобы нас не увидели вместе.
Потом корил себя за проявленную мягкость и выдумал тысячу способов дать понять, что не нуждаюсь в нем.
А следующим вечером снова взял в руки гитару и вдруг подумал о том, какую хотел бы купить. У меня была старая, обыкновенная. Я бы хотел «Гибсон». Да, черную «Гибсон». Но у меня таких денег нет. И не будет. По крайней мере, ближайшие двадцать лет. Так я думал тогда.