Маслянистый тюбик лег мне в ладонь.
- А ты, пока я тружусь, расскажи про устройство твоих трусиков... Крик парижской моды среди диких степей Забайкалья?
- Нет, итальянской... Бедра тоже, - сказала она.
- Как бы грех не случился.
- Давай, натирай!
- Это требует опустошающих меня усилий. Не совсем нравственных, уточнил я, откладывая тюбик на тумбочку.
Ляззат, оказывается, опустошали такие же усилия.
Мы заснули вместе потом и проснулись в час пополудни.
Я узнал, что слипы, валявшиеся на её шубке, называются "бергамским замком", скроены из золотой решеточки, стальных цепочек в позолоте и обшитого бархатом стального овала, защелкивающегося на бедрах. Предусмотрительные мужья эпохи Ренессанса, отправлявшиеся из Бергамо, скажем, в Левант по торговым или пиратским делам, одевали на жен нечто, "запиравшее вход в золотой лотус любви". В сопроводительной бумажке к слипам Ляззат вычитала также, что изобрел "пояс верности" падуанский тиран с красивым именем Франческо Второй с целью обеспечить спокойствие ревнивым подданным, которых отдавали в наем поштучно и оптом в чужие армии. Молодому, или не молодому, человеку, просившему руку дочери, матрона-мамаша предъявляла сертификат, в котором нотариально подтверждалось, что "лотус любви" невесты с двенадцати лет денно и нощно прикрыт "бергамским замком". Молодожен получал под расписку ключ и позже подтверждал родителям и друзьям, что "замок и ворота оказались неповрежденными".
Оказывается, штуковины с тех пор продолжают безостановочно выпускать четыре века подряд. Спрос штучный есть всюду, спрос массовый - в халифатах, спрос мелкооптовый там и здесь, спрос возникает ещё и ещё где-то, включая теперь и Казахстан. Муж одел на Ляззат "замок" перед своей посадкой в сизо. Скорее как символический и утешающий - все-таки слипы покупались у ювелира - подарок перед недолгим расставанием. Центральный элемент - решеточка из золота, это около ста пятидесяти граммов, украшена двумя бриллиантами. Повод для эксклюзивного стриптиза в домашней спальне...
Люди Ренессанса разбирались в жизни. Итальянский ювелир, продав "пояс целомудрия" родителям или мужу, не забывал сделать отмычку. И в средние века, и потом жены не торговались, выкупая дубликаты...
Ляззат дала подержать позолоченный гвоздик с крупитчатой бородавкой вместо шляпки.
- И ты таскаешь это каждый день?
- Нет, - сказала она. - Обычно нет. Пришлось одеть, прошлую ночь у Ибраева мы ночевали с мужем вместе. Обычно раз или два в месяц его привозят из сизо. Ключик висит у него на цепочке, вместе с крестиком... Он отпирает и запирает. С серьезным видом. Подумать только... А ведь сильный, умный и хитрый человек, за другого Усман меня не отдал бы, конечно...
Она хихикнула мне в плечо. Усман по мелочам становился безболезненной памятью.
- Предполагалось, что мужа из сизо в Астаны переведут в Алматы, в колонию-поселение, и пришлось пребывать в готовности номер раз... Неудобно ходить. Особенно в морозные дни. Помнишь, когда мы первый раз встретились? Я просто страдала из-за этой штуковины!
Я вспомнил, как Ляззат меняла положение коленок под стеклянной столешницей в кафе "XL" у этого, как его... у долговязого Константина с длинными патлами.
- Что с тобой? - спросила Ляззат. - Коробит из-за этой отмычки?
- Нет, - сказал я ей. - Совсем нет... Нет же.
Я прижал Ляззат, чтобы спрятать глаза, перед которыми словно наяву от усмановской "копейки" убегала, подволакивая ноги, вихлястая фигура с бабьими космами, высвеченная пожаром над руинами "Стейк-хауза".
3
Торговый центр "Евразия", поделенный на бутики ради оперативного удобства ясачного сбора налоговой инспекцией и рэкетом, напоминал пчелиные соты, в которых едва ползали полузамерзшие обитатели. В основном, продавцы. Покупателей почти не было видно. Я терпеливо сидел на стуле, прикрыв голые коленки выбранным Ляззат кашемировым пальто, в ожидании пиджачной тройки, у которой укорачивали рукава, ушивали подкладку жилета и подрубали брюки. Ботинки предстояло приобретать, но я уже знал какие: итальянские с овчинным подбоем и на толстой подошве. Один из такой пары крутил в лавочке напротив, через пролет торгового зала, кубических очертаний мент-полковник. Второй ботинок, на размер или два больше нужного, разболтанно сидел на его ноге. Мадам в шубе из шиншиллы до пят противилась попытке мужа напихать бумаги в его носок в качестве подгонки под ступню.
Ляззат, летевшая мимо с ворохом моих одежек, притормозила и зацепилась с богачкой языком. Обе обернулись в мою сторону, я почтительно привстал, прикрываясь пальто, и мадам выдавила змеиную улыбку, которую припасают для полудурков. Полковник, развернувшись в разных ботинках, предпринял попытку поднести ладонь к каракулевой папахе. Для него я постоял на полусогнутых ещё три секунды.
- Видел парочку, конечно, - сказала Ляззат, сунув мне вместе с костюмом ещё и голубоватую однотонную сорочку с пришпиленным французским галстуком, если верить этикетке, от Ги Лярош. - Все попадают от зависти... У её мужа полтинник сегодня. Она высвистела самолетом из алматинского "Риджента" трех стриптизерш, и девы исполнили секс-шоу в половине восьмого утра прямо в дверях их спальни. Полковничек поначалу решил, что это сон... Представляешь? Продрал глаза, а перед ними - танец голеньких лебедей и шампанское с подноса у холуя... Вот это поздравительная открыточка!
- Класс, - сказал я, резко поднимая свой внутренний рейтинг для милицейских полковничих. - Стильно жить не запретишь... Зачем ты это рассказываешь?
- Товарищ курирует следствие по делу об убийстве Усмана.
Она вдруг села на стул, с которого я встал, чтобы идти одеваться за ширмой, и закрыла лицо руками. Господи, подумал я, какая же у неё худющая шея. И процитировал слова, сказанные мне в утешение давным-давно в манильском гест-хаузе аборигеном-батюшкой:
- И отрет Бог всякую слезу... и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.
Она обхватила меня руками, уткнувшись лицом в грудь. Полковник с мадам, слава Богу, из лавки напротив исчезли.
- Пойди одень брюки-то хоть, - сказала Ляззат. - Вечно ты голый некстати.
Глаза у неё были сухие. Только бородавка на скуле сделалась заметнее. И крупные поры вокруг.
Я даже передернул плечами, настолько врасплох застало меня собственное сочувствие.
- Хотите воды? - спросила её продавщица. - Или валидол?
- Спасибо, - сказал я. - Скорая уже на подходе.
Подполковник Ибраев торжественно и с доброжелательной улыбкой шествовал в штатском полупальто и высоченной бобровой папахе по пролету, как бы от радостной неожиданности разводя руками. Они у него были непропорционально длинные, как и у Шлайна. Я невольно вспомнил удар, мастерски исполненный одной из них в ресторане гостиницы "Алматы", и пошел одевать брюки. Обиды людям моей профессии полагается прощать, иначе долго не проживешь. Обиды, как и сочувствие, - вообще не из моей жизни. Стоило себе об этом напомнить именно сейчас, пока Ибраев ещё только приближался. Как говорится, по службе, ничего личного...
- Как дела, господин Шемякин? - спросил Ибраев сквозь пыльную портьеру.
С моей ипостасью под именем Фима, стало быть, оба, Шлайн и Ибраев, покончили минувшей ночью.
- Экипируюсь для ресторана согласно диспозиции на сегодня, - доложил я.
Галстук оказался безупречным.
- Прекрасно! Так держать! - одобрил подполковник мою молодцеватую боеготовность. Золотоордынец определенно сторговал меня у Шлайна с барышом.
- Подполковник, - нагло попросил я, - потрудитесь забрать пару полуботинок в бутике напротив. Ее только что лично подбирал для меня товарищ... Ляззат, как зовут моего нового друга-полковника из милиции?
- Жибеков, - глуховато откликнулась она после затянувшейся паузы.
- Вот-вот, - подтвердил я.
- Ах, молодец, - похвалил Ибраев. - Успели подружиться? Вот ведь бывают случайные встречи!
Я ещё помнил буравившие меня глазки мента-полковника. И ответил:
- Как и ваше появление здесь, товарищ Ибраев, верно?