Я упивался жалостью к себе любимому.
Приятно вышагивалось под поющими от мороза электрогирляндами на ветвях деревьев вниз по проспекту Республики - я осознавал собственную гуманитарную значимость. Хвост, потянувшийся от дверей гостиницы, грохнуть меня не даст. У ибраевских ребят иное на уме.
Всякое чувство, в особенности жалости к себе, конструктивно, и я мысленно прикидывал, каким меню вознаградить себя на ужин. Непременно вяленая конина. Зелени побольше. Средней прожаренности стейк. Возьму-ка ещё икры... Хватит экономить! Коньяк, конечно же, "Казахстан", а в "Паласе" в казино перейду на винцо. Скажем, немного чинзано, а?
Я прибавил шагу. Морозец пробирал сквозь пальтишко.
Глава восьмая
Возраст потерь
1
Как многомудрый Ефим Шлайн и предвидел, в "Кара-Агткель" мне устроили смотрины. Я не вникал в имена казахов и русских, узбеков и евреев, кавказцев и метисов, мужчин и женщин, подсаживавшихся к столику, за которым мы сидели с Олегом. Имена в ресторанах имеют такой же срок годности, как бирки на чемоданах в аэропорту. До выхода... Я лишь старался запоминать экзотические физиономии возникающих фигурантов. Кроме одной, которая в этом не нуждалась: армянина, умиротворенного однажды с моим участием в Прибалтике ещё по заказ-наряду бангкокского босса Випола...
Последовательность клиентуры определял брат мадам Есть-Женщины-В-Русских-Селеньях. Он встретил меня в гардеробной, провел к накрытому столику и сказал, что платеж "за-все-про-все" не моя забота.
Топтун у входа в банкетный зал по кивку Олега исчезал верхней половиной туловища за дверью, после чего появлялся новый знакомый или знакомая, которые, приметив по пути в туалет директора Булаевского элеватора, останавливались перекинуться парой слов, присаживались и знакомились со мной. Некоторые откровенно маялись, не зная, о чем вести толковище... Как говорится, глаза бы их на меня не смотрели.
Я раздражал их, я видел. Полковник Жибеков, промахнувшись трижды, преподнес сюрприз всем. Может быть, они считали, что, вводя меня в кодлу, он совершает промашку и на этот раз?
- Они боятся меня, твои друзья, - сказал я по-французски Олегу, смакуя на десерт любимое лакомство подполковника Ибраева, клубнику в сметане.
Конская колбаса, икра, стейк, копченый осетр, свежие овощи и молодой картофель были тоже превосходными по вкусу и сервировке. Их не испортил даже лишний гарнир из череды блатных проходимцев. Тонкая японская посуда и серебряные приборы радовали глаза и руки. Коньяк и эвианскую воду подливали в хрусталь вовремя и не навязчиво. Салфетки по-королевски менялись после каждого блюда. Чего же больше желать?
Да и директор Булаевского элеватора старательно преодолевал степную неуклюжесть.
- Конечно, боятся, - вежливо согласился он. - Ты с ног до головы, камарад, покрыт европейской соплей, даже пьешь и ешь не по-человечески, в одиночку... Чокнись хоть раз, а? Люди ведь выпивают за нашим столиком с нами...
Обращение "камарад" и на "ты" совсем уж отдавало Легионом.
- Это имеет значение? - спросил я.
- Они возвращаются в банкетный зал и шепчут в ухо юбиляру, что ты подсадной, ну, по крайней мере, агент Интерпола... А один тебя узнал, он знает твое имя. Шепнул мне, что ты точно полицейский.
- Кавказский человек в кожаной жилетке под замшевым пиджаком?
Олег кивнул.
- Попросит у Жибекова дозволения резать меня на куски здесь же, в зале, или дадут пройтись немного?
Олег говорил по-французски с замедлением, давно не практиковался, наверное. Но строил фразы грамотно. Он сказал:
- Может, и попросит... Но резать не будет. Слишком крутой для такого. Имеет помощничков.
- Ну, за меня браться ему не низко. Даже чести прибавит.
Клубника в сметане вызывала недобрые ассоциации. Наверное, напрасно я заказал. Доев вкуснятинку и обтерев губы салфеткой, я бы с удовольствием двинул Олегу справа, как это проделал со мной четыре дня назад Ибраев, и отправился бы в аэропорт в рассуждении улететь ото всех этих блатных и приблатненых первым попавшимся рейсом и в любом направлении.
Кто тут кого оценивал по достоинству и кто тут кого опускал?
- Знаешь, камарад, - сказал я, - сколько народу продал кожезамшевый пижон в Даугавпилсе?
- Где этот Даугавпилс? - спросил Олег.
- Далеко отсюда... А для всех, кого он сдал, ещё дальше. Или ближе к Казахстану? Такой вот получается прокол... Если все инопланетяне, промельтешившие с заходом к нашему столику в сортир, вроде этого черненького... Ух! И думать про последствия не хочется... Дерьмо, какое поискать. И ведь выставляются, суждение желают иметь обо мне, после нас, я уверен, руки мыли с мылом в сортире. А ты, хочешь, чтобы я тянулся чокаться с такими! Ну и местечко, дорогой Олег, определил мне, да и тебе на своем юбилее всемогущий хан Жибеков! У дверей в сортир!
Я злил его, хотел расшевелить, чтобы понять: известно этому жибековскому есаулу про стрельбу своего хана нынешним вечером или нет?
Тохтамыш-Жибеков играл в странные игры. Желал заполучить мой труп, да промахнулся. А ну как просто попугал? И полицию послал искать для подстраховки: вдруг подранил все же? Или, может, и вообще к выстрелам не причастен? И опять противоречие: кто, кроме Жибекова, смог бы прислать патрульную машину, судя по марке, прямехонько из столичной дежурки подбирать мой труп?
За копченой осетринкой поразмышлял я, кстати говоря, и о неувязках в рассказиках Ляззат. По её словам, "мой начальник" и "ее начальник", пока мы обреталась в гостиничной койке, встречались за поздним ужином на квартире в "Титанике". Относительно идентификации моего начальника сомнений не возникало. Начальником же Ляззат, если этот начальник обретается в "Титанике", мог быть только полицейский полковник Жибеков, ведь его квартира-пентхауз находится в этом доме. Подполковник национальной безопасности Ибраев живет в другом месте, он имеет особняк, в котором я и провел свою первую ночь в Астане.
Таким образом, Ефим Шлайн, выходит, вел переговоры с Жибековым?
Мне же сказал, что отправляется на встречу с Ибраевым.
Ефиму врать смысла не было, Ляззат тоже оговориться не могла.
Значит, я вправе предположить, что переговоры действительно проходили в квартире дома, именуемого "Титаником", квартира эта принадлежит начальнику Ляззат, Шлайн отправился туда для встречи с Ибраевым и, стало быть, в разговоре участвовали трое - Шлайн, Ибраев и Жибеков?
От этих путаных соображений, парада блатных и идиотского выражения на лице туповатого Олега могло стошнить.
Пора спасать впечатление от кухни "Кара-Агткеля" и перебираться в "Палас" пить чинзано, подумал я, взглянув на свои "Раймон Вэйл". Стрелки показывали четверть после одиннадцати. В любом случае ибраевское расписание полагалось соблюдать. Кейфовал-то я на его ассигнования.
Олег с хрустом выдергивал пальцы, я отметил, у правой руки, захватывая их левой. От висков до челюсти под влажной кожей ходили желваки. Брат милой мадам Есть-Женщины-В-Русских-Селеньях вызревал. Следовало подтолкнуть его мысли в нужное русло.
- Может, стукачок и прав, - сказал я. - Интерпол так Интерпол, отчего бы и нет? Может, и хорошо. Оперативных действий предпринимать не имею права. Только с санкции местной полиции... А санкционеры-то все там, за дверью. Так что, кому и кого выдавать, а? Некому. Все схвачено. Пустой базар...
Для этого термина из фени в моем словарном запасе французского эквивалента не нашлось, и, вынужденно перейдя на русский, я непочтительно ткнул квадратным носком итальянского ботинка в сторону топтуна и двери банкетного зала. За ней царила удивительнейшая тишина. Или двери плотно подогнали и изолировали, или за ними ничего нет, только морозная улица, на которой завивается очередь придурков, жаждущих у меня приема. А чтобы они не давились, за порядком лично наблюдает авторитет, полковник, юбиляр и олеговский уважаемый тесть Жибеков. Пустой базар, короче, и есть.