- Вы были великолепны... И все-таки чинзано. Я мечтаю о глотке уже часа три. Это невыносимое испытание, поверьте. Может быть, затем - да...
- Я видела вас с компаньоном. Я танцевала для вас.
- А для кого бы вам ещё это делать? Зал пустовал...
Из полумрака донеслось грохотание кусочков льда в шейкере. Готовилась "Княгиня Суворова". Господи, да дадут мне сегодня, наконец, то, что мне действительно хочется!
- Вы не желаете присесть рядом? - спросил я приторно, пытаясь сдвинуть к ней табурет, который оказался привинченным к полу.
Свет падал на мощные бедра и туфли, поставленные на подножку табурета, я думаю, сорок третьего размера, не меньше. И она курила, кто бы мог подумать, трубку. Прямую, изящную, затянутую в замшу, с длинным чубуком и серебряной крышечкой в дырках. Коктейлем она запивала дым.
Чинзано оказалось безупречным.
- Ибраев просил помочь вам, - сказала женщина-вамп.
- Выпить кровь из кого?
- Из Притулина... И его шефа. Разве не ясно?
- Теперь ясно, мадам, - сказал я. - Вы обознались. Я говорю об этом с сожалением, поскольку вы - прекрасны. Но кто такой этот баловень судьбы и женщин Ибраев?
- Вы не Шемякин?
Я второй раз сполз с табуретки.
Ее плечо на манер эполета украшала витая из шелка роза, из-под которой свисала аксельбантом нитка крупного жемчуга.
- Нет, - сказал я, - не Шемякин. Разрешите представиться. Я - Фима, Фима из Петербурга.
Если за ошибочную наводку она двинет в сердцах одного из ибраевских орлов, приехавших вслед за мной на "шестерке", подумал я, вражеские ряды поредеют на длительный срок. Предплечье женщины-вамп под шелковой розой выглядело шире моей ляжки.
- Как бы там ни было, вы позволите заплатить за ваш коктейль? спросил я приторно.
Она кивнула, встала из-за стойки - я опять увидел только декольте - и пошла к выходу из игрального зала. Юбка колоколом выше колен, стройные сильные ноги, прямая линия плеч, над копной волос, возможно и надставленных, боком сидела войлочная, стилизованная под степную шляпа с завернутыми вверх полями.
Господи, подумал я, ведь я её не узнаю, если встречу на улице. Хотя, конечно, не так уж много местных леди вышагивают по Казахстану, попыхивая трубкой с высоты двухметрового роста.
Я сеял панику в чужих рядах. Но проникался, выходит, ею и сам. Однако отступать было поздно.
Расплатившись, я неторопливо потащился в огромный, словно аэропорт, вестибюль "Паласа", воображая от скуки, что "шкурой чувствую" на себе влюбленный и тяжелый, как неумолимый рок, взгляд женщины-вамп. В зеркальном панно перед гардеробной я приметил, что она действительно следит за мной из глубокого кресла кремовой кожи возле белого рояля, неизвестно зачем поставленного в застуженном холле. Кажется, она негодовала.
3
Промороженные улицы Астаны ночью романтически пустынны, но, сделав несколько десятков шагов, я, окоченев, вернулся к "Паласу" и сел к леваку-таксисту в блестевший в отсветах рекламных огней старый "мерс" с лысыми скатами. Выбирать не приходилось, машина оказалась единственной. Стоянка считалась, как сказал пожилой казах за рулем, "дохлой", не то что у гостиницы "Турист", куда я попросил себя отвезти.
"Шестерка" вырулила следом и по-прежнему без огней. Можно было ехать и так. Безлюдный центр казахстанской столицы переливался неоновыми огнями, словно Лас-Вегас.
Я велел покатать себя по городу, из конца в конец и так быстро, как только водитель мог. Во-первых, следовало изучить Астану. Я ведь её не знал, за исключением административного пустыря, иначе и не скажешь про площадь, уставленную по периметру управленческими дворцами, а также набережной возле "Титаника" и прилегающих к гостинице "Турист" улиц. Во-вторых, в мои расчеты входила попытка потрепать ибраевскую "наружку", если уж я принялся, как говорится, лохматить спецслужбы нынешней ночью. Начало положено: отказался от контакта в "Паласе", мечусь на такси по улицам...
Возле моста через Ишим по дороге в аэропорт я вышел из машины и погулял под гигантской аркой из скрещенных сабель, покружил вокруг зеленоватого постамента, на котором скалилась, поджав кошачью лапу, подсвеченная прожектором гранитная пантера с жирным хвостом. Улучив момент, втиснулся между постаментом и парапетом моста, постоял, затаившись, и вернулся к такси. Затем попросил показать столичный университет, набережную возле катка, остатки бывшего Целинограда, здание компании "Казах Ойл", православную церковь, дом российского посольства и ещё прогулялся, на этот раз вдоль ограды новой мечети напротив пустынного замусоренного рынка.
Хвост носился теперь с включенными фарами и напряженно трудился контактно, в пределах видимости. Довольство рулившего казаха, я приметил, испарялось. Предвкушение заработка отравляло предчувствие допроса ореликов из вазовской "шестерки". Тертый ночник знал, кто какие номера имеет в городе.
Шел третий час утра.
Представление об Астане я получил.
- Двигай теперь к отелю "Сункар", - приказал я водителю.
- И там расстанемся, - сказал он. - Мне домой пора, да и заправляться...
- Если есть свободные номера, расстанемся, - сказал я с расчетом на передачу моих слов ибраевским ореликам. - И считай, что на датчик топлива я не смотрел и про бензин поверил...
Овальный холл "Сункара" орошал уныло журчавший меж искусственных бамбучин и пластиковой травы арык с настоящей водой. Центр занимал круглый диван, на котором спали, свесив стриженые головы вбок и раскорячив ноги в армейских ботинках, двое в сером камуфляже. Свет в баре не горел. На стойке настольная лампа высвечивала мраморную дощечку с надписью "Извините, до утра свободных номеров нет".
Таксист не умчался. "Шестерка" тоже просматривалась.
- Не судьба расставаться нам, - сказал я казаху. - Везите в "Турист", распрощаемся там. Сколько с меня?
- Две с половиной тысячи, - ответил он. Я почувствовал по голосу, что сумма названа с запросом.
- Делиться заставят? - спросил я, ткнув перчаткой за спину.
Казах вгляделся мне в лицо. Рассмеялся и сказал:
- Врать больше не стану. Конечно, если все не отнимут...
- Все не отнимут.
Я положил десять пятисотенных купюр возле рычага переключения передач и сказал:
- Спасибо, друг, все славно получилось. Как насчет того, чтобы поработать со мной, скажем, завтра или в другой какой день?
Он покосился на деньги.
- Во сколько подавать?
- У вас есть телефон дома?
- Есть... Тридцать два, двадцать семь, ноль восемь.
- Я позвоню. Но о договоренности никому. В особенности ребяткам из "шестерки", если они спросят... И не волнуйся. За мной ничего нет. Завтра или в другие дни будем кататься одни. Тариф сегодняшний. Устраивает?
- Меня зовут Юсуп, - сказал он. - А вас?
- Фима, - ответил я. - Фима из Петербурга.
- Очень приятно было познакомиться, Фима. Обо всем договорились. Вы приятный клиент.
- А вы, Юсуп, хороший водитель и симпатичный казах.
- Я узбек, - сказал он.
- Извини, друг... Какая разница?
Он ничего не ответил. Протянул руку, и я пожал её. Но из "мерса" вышел не у входа, попросил отъехать подальше, на проспект, чтобы видеть верхние этажи гостиницы.
В окне моего номера горел свет.
Витражное окно на лестничной площадке между баром первого этажа и рестораном на втором находилось на высоте примерно двух с половиной метров от асфальта. Я неторопливо прошелся под ним, присматриваясь к обстановке. Сугроб под окном убрали и, если прыгать, то приземляться на обледенелый тротуар. Окно не светилось. Или лапочки на лестнице гасили на ночь, или минувшим вечером из бара в ресторан никто не поднимался. Впрочем, шел четвертый час утра...
Автомобильный паркинг от гостиницы отделяли передвижные металлические рогатки. Несколько машин со снегом выше крыши превратились в горки. Будка сторожа пустовала, наверное, он уходил ночевать в холл гостиницы и поглядывал из окна. Если поглядывал.
Я опробовал висячую цепь, перегораживавшую въезд в паркинг. Оказалась не закрепленной. И, слава Богу, не грязной, ржавой или смазанной маслом. Весила килограмма четыре, не меньше. Отцепив с крюков, я обмотал омерзительно холодную цепь поверх пиджака под пальто. Господи, и во что я постоянно превращаю одежду!