Говорят, что судьба человека - его характер. Я лохматил жибековского есаула Притулина и ибраевских ребят в вазовской "шестерке" минувшей ночью, признаюсь, без четко сформулированного намерения. Если хотите, отводил душу. В приюте для детей малоимущих эмигрантов на шанхайской Бабблингвелл-роуд мне дали кличку за мой нрав "Тохтамыш-Мамай-Губастый". Покойный папа предупреждал: Шемякины сгоряча распускают кулаки и только потом думают о последствиях.
Меня стреножили, согнули и придавили в Казахстане до предела, вот пружина и выпрямилась...
Пусть решают ребус со многими неслагаемыми: где я прохлаждался, пропав возле гостиницы, кто и зачем угнал "Жигули" оперативников, почему ключи от их машины оказались в кармане, надеюсь, не ставшего трупом владельца "Доджа-Рамчарджера", найденного в центре города, и так далее и в том же духе...
На месте Ибраева, не дожидаясь вещественного подтверждения авторства этих не стыкуемых в видимую причинную связь выходок, я бы решил, что они совершались по приказу Шлайна. Я бы крепко задумался: что за игра вдруг затеялась из Москвы? По собственной прихоти наемный агент Шемякин до такой степени задурить не мог.
Мог. С одной стороны. А с другой - не без определенного расчета великого бюрократа Ефима Шлайна.
Бюрократическое величие Ефима, с точки зрения его агентов, и соответствующее ничтожество, с точки зрения конторских коллег, гнездится в его личности. Оперативные оплошности, невезение или промахи агентов, даже от усталости, Шлайн квалифицирует как собственные системные ошибки, поскольку он подбирает, в сущности, не подчиненных. Ефим одержим созданием систем. На основе скроенных под эти системы фотороботов он и подбирает человеческий материал для решения задач, поставленных командованием. Это основное, помимо планирования операций, занятие Ефима. Занятие беспрерывное.
Разумеется, такой подход с использованием постоянного состава государственных служащих невозможен. Чины, звания, премиальные и награды для кадровых работников в России - в основном лишь метки сроков службы или юбилеев, отношения к качеству работы не имеют. Требования к этому качеству в силовых госструктурах нивелируются между худшим и посредственным, поскольку отличниками боевой подготовки все быть не могут. Шлайн же требует, по мнению коллег, из-за заносчивости и карьеризма невозможного, работы на износ. Воленс-ноленс Ефим и делает ставку на наемников, признающих, в отличие от госслужащих, допустимость любых крутых требований, разумеется, при абсолютной недопустимости некорректности попусту.
В результате на Шлайна работают не задерганные приказами чиновники, хотя и без них, наверное, не обходиться, а свободно отпущенные на дело характеры-роботы.
Для меня Шлайн делал, впрочем, как и Випол когда-то, скидку на унаследованную шемякинскую тягу работать единоличником, анархизм и своеволие. У меня не было друзей в школе, как и самой школы, а потом страны и гражданства. Я до сих пор не могу с определенностью сказать, на каком языке вижу сны. Строй я выдерживаю, если иду либо первым, либо последним, то есть или сам хозяин, или учусь при умельцах. А последнее на практике случалось только в Легионе...
Еще в Кимрах, обзаведясь домом, я чистил дворовый нужник биологическим составом "Санэкс", пять или шесть литров которого изводили с помощью каких-то бактерий скопившуюся дрянь за несколько часов. Гнусная, конечно, аналогия, но характер работы, на которую меня нанимают, делает её, я думаю, извинительной. Ефим Шлайн запускает - отчего бы не сказать именно так? мой характер, мои навыки и мой опыт в ситуации, нуждающиеся в кардинальной прокачке. Только и всего.
Как и в данном случае. Ефим Шлайн заранее если уж точно не знал, то непременно догадывался, как сработает психоробот Бэзил Шемякин.
Я и срабатывал здесь и теперь. Полковник Шлайн, с точки зрения собственных служебных интересов, на моей памяти не совершал ошибок, во всяком случае, системных, в том, что касается моей особы. Иначе бы не нанимал.
Подполковник Ибраев тоже поступал правильно: задуматься над тем, что же на самом-то деле затевает московский коллега Шлайн, стоило...
Глупо, конечно, искать в Астане часовую мастерскую, где бы заменили стекло на штучных "Раймон Вэйл". Но я не выброшу их из-за опаски, что они могут стать уликой вроде отработавшего ствола, припрятанного прижимистым и потому ставшим одноразовым киллером. Наташа подбирала часы на мое пятидесятилетие в бангкокском "Робинсоне" на углу Силом-роуд и проспекта Короля Рамы Четвертого. Мы поставили себе на полученную скидку бочкового по соседству, в пивной "У Тобика", кишевшей обычной шпионской и полицейской шушерой. Как говорится, заодно попрощались с местом, поскольку улетали в Москву...
Так что решение оставалось одно и единственное: унести ноги из Астаны по-английски, не прощаясь с местными коллегами, чтобы не нарываться на вопросы типа "где находился и что делал тогда-то", а также "кто это подтвердит". Подполковнику Ибраеву, я надеюсь, хватит характера примириться с невыполнением второй половины предписанной им пустопорожней программы обхода злачных мест этой новой достославной столицы. В конце-то концов, когда-нибудь нужно отправиться в далекий путь для решения поставленной им же главной задачи.
Я спросил Ляззат:
- Какие планы на сегодня?
- Не выполненные вчера, - ответила она.
...После заочного сватовства, предпринятого мамой, желавшей иметь православную невестку, я встречал Наташу из Веллингтона на полпути в Бангкок. Для этого я вылетел в Джакарту. В секции "Прилет" тамошнего аэропорта забронированная комната VIP походила на предбанник роскошного дома свиданий. По крайней мере, она мне казалась такой из-за двусмысленности затеи властной родительницы и православного батюшки, австралийского аборигена, выступавшего сватом. Пальмы, бамбуковый кустарник и охапки орхидей, рассованные по кадкам фикусы, водопадик, струившийся по замшелым камешкам, ротанговые кресла и кушетка с шелковой обивкой, бар, холодильник и три музыканта с экзотическими щипковыми во главе с цимбалистом... В резных тиковых дверях топтался прислужник в синей пижаме, поверх которой по-гренадерски, крест накрест, перехлестывались золотистые шарфики, в золотистой чалме и куцых клешах, поддетых под золотистую же юбку. И из почтения к происходящему босиком, с расходящимися на ступнях по-обезьяньи пальцами.
В довершение дикторша нежненьким голоском сообщила всему аэропорту, что самолет, следующий рейсом "Катай Пасифик" из Веллингтона, совершил посадку и встречающих просят пройти к таким-то воротам, а "невесту мистера Шем-Ки-Яна миссис Нату-Ло-Ху в салон ви-ай-пи номер восемь, где её ждет, сгорая от нетерпения, возлюбленный". Так и сказала: "ждет, сгорая от нетерпения" и "возлюбленный". Яванки сентиментальны, дикторша порола отсебятину из добрых чувств и по простоте душевной, а Наташа могла подумать, что по написанной мною бумажке...
Я комкал в руке её фотографию. И трясся от страха. Все шло к тому, что меня выставляли напыщенным дураком, и я не представлял, как выпутаться, не обидев девушку, из двусмысленного положения.
А когда Натали Лохв вошла, прислужник нахлобучил на неё трехслойный зонтик-паланкин с бахромой, так что я не сразу разобрал, с какой стороны сунуться со своим букетом. Кроме того, Наташа, летевшая через Гонконг, купила китайскую кофту, застегивавшуюся на пуговицы со спины. Мы посмеялись над кофтой, потом надо мной, и я вдруг по-настоящему запереживал из-за того, что в два раза старше "миссис Нату-Ло-Хо, невесты мистера Шем-Ки-Яна". Однако все обошлось. И когда компания "Катай Пасифик" из рекламных соображений прислала в салон помощника своего джакартского представителя, прицепившего на мундир эполеты, с бутылкой "Дон Периньона" в хрустальном ведерке и огромным букетом роз, мы уже мыли кости своим родителям и батюшке-аборигену.
В суете мы забыли, что можем говорить по-русски, и спохватились минут через пять, когда Наташа спросила про мои занятия в Бангкоке: чем я зарабатываю на жизнь?
- Охотой на крокодилов, - ответил я. Что ещё можно сказать при первом пристрелочном, если так можно сказать, свидании, относительно которого с обеих сторон допускалось, что оно окажется и последним?