- Сикофантов?
- Извините... Это... э-э-э... греческий термин для сотрудников наружного наблюдения и информаторов, - сказал, спохватившись, выпускник Алексеевских курсов.
- Хорошо, - сказал Ибраев. - Сикофантов... Я правильно сказал? Греков ваших... Кто может их перечислить?
- Тот, кто меня им показывал. Притулин. Особо обратите внимание на кавказского человека Гамлетика Унакянца.
- Мне известно про такого, - сказал Ибраев.
Я рассчитал верно, назвав армянина, теперь и подполковник сумел обозначить свою компетентность. То есть, он уже сотрудничал. Вот что значил его ответ.
- Мы много говорим, подполковник. Давайте действовать. Я жду ваши наводки. Мне пора перемещаться в Бангкок и таким образом, чтобы в этом городе, этой стране и этом мире об этом знали только вы и я. Если не доберусь до места живым, то в смертную минуту буду уверен, что стреляли в спину мне вы. Больше некому.
- Удав, - сказал резко Ибраев. - Удав.
- Удав? Змея? - переспросил я.
- Змея. Живой удав. Другой зацепки у меня нет. Это была, я уверен, единственная поставка в Алматы таких параметров рептилии потайными тропами из Бирмы, я думаю. Не исключаю варианты из Лаоса или Таиланда. Маршрут отработанный. Горные тропы или вертолет в Таджикистан, потом Узбекистан и затем мы, то есть сюда...
- Зачем живой удав?
- Абсолютное свидетельство абсолютной способности поставщика доставить любой сложности товар через любые политические, географические и прочие районы, какими бы неблагоприятными климатическими или политическими условими для товара они не отличались... После этого было заключено соглашение. Не на продажу товара, я имею в виду героин. На обеспечение дальнейшей его переправки в Сибирь, а оттуда в Европу... Кто знает, может и судами Северного морского пути. Кому придет в голову искать во льдах отраву из Бирмы или Лаоса или Таиланда... А там и в европейские порты подводными лодками-малютками. Строят же такие русские специалисты для подобных целей в Гватемале, кажется. Сообщения проходили по интерполовскому сайту... Путей много.
- В том числе через северный Китай в Казахстан? - сказал я.
Ибраев помолчал. Липучий тяжелый взгляд из-под век без складок уперся в мой подбородок. Он колебался. Секрет принадлежал не ему. Наконец, я услышал:
- Пока это спорное предположение.
- Оставим ваш ответ до моего возвращения, - предложил я.
- На то, как говорится, воля Аллаха, - откликнулся Ибраев. - Моя проблема состоит в том, чтобы выявить местного транспортника. По сути дела, диспетчера, который здесь, в Казахстане, составляет для наркодилеров, которых несколько десятков, график движения товара. Другими словами, разводит их караваны во времени... Иначе вспыхивают разборки. Скажем, как сейчас в Таджикистане и Узбекистане. Вдоль тамошних границ воюют за временые квоты на тропах... Все против всех. И на всех сторонах конфликта. Только за это...
- Спасибо, полковник, - сказал я. - Удав - почти достаточно. Сообщите ещё пароль.
- Пароль?
- Для отправителя удава. Имя получателя в Алматы.
- Вы его знаете.
- Кто? - спросил я.
- Тот самый, кто обещал вам документы, за которыми вы пожаловали к нам.
- О, Господи, - сказал я.
- Вот именно, - отозвался подполковник Бугенбай Ибраев. - Он достал вам их, потому что это будет означать мою отставку или что-то похуже. То есть конец моего расследования против него... Вообще прекращение дела.
- Можете не называть имя, подполковник. - сказал я. - Каким бы оно ни оказалось, человека я действительно знаю.
- Спасибо...
Мы неторопливо, без разговоров, допили фляжку. Я помог Ибраеву влезть в тесноватые рукава дубленки и у дверей сказал:
- До встречи, подполковник. Я постараюсь.
- Иншалла, - ответил Ибраев и мягко прикрыл за собой дверь.
Китайцы держат тебя за хвост, подумал я ему вослед. Ты работаешь, дружок, на них, именно. И поэтому слабо надеешься, что я вернусь живым, хотя в глубине души хотел бы надеяться на другое, на то, что я вообще исчезну. Потому что мой успех будет означать твое освобождение от китайцев, а это - слишком хорошо, чтобы быть правдой. От китайцев никто и никогда не освобождался без их позволения. Даже Марко Поло.
Я улегся в туалетной комнате на кафельный пол и поскородил под ванной ручкой для очистки унитаза.
Пакетик с пленкой, на которую я переснимал документы в квартире Жибекова, исчез.
Камера "ФЭД" в сумке слоновой кожи тоже не нашлась.
Конкурент, которого я ждал, объявился.
3
Кафе "Шале" оказалось цементной ямой, в которую вход обрывался крутой скользкой кафельной лестницей. Оштукатуренная стойка вздымалась под невысокий потолок, и два или три посетителя казались сидящими не за ней, а притулившись возле. Бармен обслуживал, перевешиваясь через прилавок и опуская подносик с выпивкой на узкие полки, вмурованные в стойку. Приняв заказ на "Сибирское светлое", потребовал платеж вперед и сунул банкноту не в ящик кассового аппарата, а брючный карман.
Два американца, по виду нефтяники, скучновато посматривали в мою сторону. Если бы я и захотел, что называется, зацепиться с ними языком от скуки, все равно не смог. В зальце, примыкавшем к стойке с угла, зычный голос в микрофон-караоке имитировал Зыкину, а его с переменным успехом перекрикивал мужской, нудно и гнусаво, словно с минарета, повторявший нараспев и ритмично: "Я хочу, чтоб вино наполняло бокал... Я хочу, чтоб вино наполняло..."
Откинувшись на стуле, я разглядел веселое застолье за уголом. Наемный тамада в дешевом смокинге - как раз он и вопил про желание насчет бокала. Даже в профиль по лицу тамады было видно, что он придуривается и усталое раздражение, еле сдерживаемое ради заработка, перекипает в душе. Он переключился на подобие рэпа: "Какое поистине прекрасное пение! Давайте наслаждаться... Какое прекрасное исполнение! Давайте поаплодируем имениннице..." Аплодировала его напарница, казашка в национальном наряде со множеством блесток и заостренном, наподобие кулька, колпаке с мантильей. Она вдруг закричала: "Тост будет говорить Василий Игнатьич!"
Именинница, кавказского обличья дама в темно-вишневом приталенном платье, прохаживалась внутри столов, сдвинутых буквой "П", и с каждым шагом ощутимо прибавляла звук в микрофоне. "Снегопад, снегопад! Не мети мне на косы..." Вот что она пела. Внезапно застыла и оборвала песню, чтобы спросить напарницу тамады: "Мне что же, так вот по твоей милости и стоять пять минут, пока он говорить будет? Еще чего!" Тамада, подхихикнув работодательнице, покачал головой сокрушенно, извиняясь за сбой подчиненной, и возобновил боевой клич: "Я хочу, чтоб вино наполняло бокал!"
"Наверное, кому следует, мое появление отметили, - подумал я. Последний пункт ибраевской программы можно считать выполненным, пора уходить". И услышал нечто интересное. Василий Игнатьич все-таки влез с заявлением:
- Товарищи, дамы и господа, дорогая Руфима Абдуловна, я уполномочен всеми вашими товарищами и друзьями заявить, что... какое счастье для нашего Дорпрофсожа, я хочу сказать, его коммерческого отдела и всех нас отмечать...
Оказывается, гуляла железная дорога, то есть её столичные снабженцы. Перекупщики и торговые посредники, владельцы буфетов, ресторанов и тому подобного в поездах дальнего следования, вокзалах и станциях. У кого-то из них, может, лично у Руфимы Абдуловны, в одноместном купе и прокатился от Чимкента близ узбекской границы на холодный север в обитом мехом и с электрическим подогревом ящике, куда совали на заглот куриц или кроликов, ибраевский удав. А по какой ещё причине было велено явиться в эту дыру? Посмотреть на людей, судя по тем, кто собрался, а не показывать на этот раз себя.
- Ура! Под этот замечательный, поистине красивый тост и это искрящееся янтарное шампанское снова песня о любви и счастье в исполнении нашей любимой всеми именинницы! Поет только именинница! Я хочу, чтоб вино наполняло бокал! - крикнул тамада.
Плоская и щуплая Руфима Абдуловна с дородным голосом под Зыкину развернулась и прошествовала в моем направлении. Я подумал, приметив безгубый рот, почти кусавший микрофон-караоке, и злые глаза, что тамада получит ровно по счету, без чаевых, да ещё с упреками... И что Руфиму Абдуловну я не забуду и опознаю через сто лет.