Плоский мир заболоченных рисовых чеков, где далеко видно и без бинокля. С ним я был более или менее знаком. С миром гор - нет. Приходилось полностью полагаться на Та Бунпонга. Впрочем, пока я верил ему. Свел нас рикша в майке с надписью "Спонсор", а это значило, что хмонг имеет лицензию от опиумного князя на свою работу и я - под протекцией этой лицензии. В сущности, признал юрисдикцию воротил наркобизнеса.
Закон, запрещающий выращивать опиумный мак, едва протащили через таиландский парламент только в 1959 году, после чего, успокоив западных интеллектуалов, про него забыли. И верно поступили. Половину доходов хмонгов, каренов и шанов, населяющих северный Индокитай, обеспечивал и обеспечивает опиум, а в труднодоступных урочищах - только он. О вождях горских племен создавали представление как о прожженных проходимцах, агентов разведок - либо ЦРУ, либо КГБ, либо Гуньаньбу, либо Интеллидженс сервис, обзаводившихся частными армиями на грязные деньги. Тонг Ланг Ианг, к которому я шел, старейшина "зеленых хмонгов", определенно окажется из таких. Агент, проходимец и главарь частной армии. Иначе его народу, блокированному в горах опиумными князьями и правительственными частями, которые тоже торгуют и тем же, не выжить. Для исполнения шпионских, негодяйских и прочих в этом роде функций соплеменники его и выбирали. Общая для всех справедливость и правда - где вы?
"Зеленые хмонги" - зеленые потому, что основной краситель для домотканых штанов, курток, юбок, кофт, тюрбанов и торб таким и выходит из какой-то травы, русского названия которой нет. Сомневаюсь, чтобы нашлось английское или французское, а в латыни я не силен. Становища "зеленых" разбросаны по обе стороны тайско-бирманской границы, и на какой территории меня встретил Тонг, проверявший в чанах качество варева с красителем, его не беспокоило. Старик ходит в сопровождении трех молодцов, которые, как он говорит, спят у него в ногах, даже когда приходит одна из жен, в каждой деревне - своя и с детьми.
Зачем он мне это сообщает, не трудно догадаться. И я говорю:
- Тонг, я без оружия. Я разрешу твоим людям меня обыскать.
Он вздыхает.
- У тебя есть камера? Любая?
- Нет.
- Компас, карта или радио?
- Тонг, я разрешу твоим людям обыскать меня.
- Да, ладно... Как же ты без оружия?
- У меня дело поважнее, чем стрельба.
- Значит, торговля? Ну, хорошо... Пошли.
Обходим хижину, возле которой висит на ремнях, перекинутых через козлы, черный хряк, его ноги не держат собственного веса. Два лохматых пса свернулись под ним, греются возле свиньи, уткнув морды в шерсть. В горах, на высоте за тысячу метров, заметно похолодало к вечеру. Телохранитель Тонга приносит французскую шинель образца пятидесятых годов, даже пуговицы на месте, но она не налезает, узка мне в спине, набрасываю внакидку. Не отказался бы и от перчаток. Вот где пригодилась бы ибраевская папаха, уничтоженная в туалете ташкентского аэропорта!
- Смотри сюда, - говорит Тонг.
Обширный распадок под кручей застилал километровой ширины красный ковер. Клубничная долина! Тонг настаивает, что раньше здесь были опиумные плантации, а теперь за счет клубники кормятся сто двадцать семей этой деревни, хотя видел я не больше десятка хижин.
Ладно, потерплю россказни. Таков обычай - привирать. Та Бунпонг предупреждал о нем. К серьезному разговору подходят постепенно.
- Передай там...
Тонг делает ныряющий тычок ладонью куда-то за горы.
- Передай там, вашим... за опиумом приходить ко мне не стоит... С этим, по крайней мере, здесь, все!
Лицемерие - неразрывная часть вежливости. Да простят эту ложь Тонгу его горные боги.
На краю деревушки, в двадцати шагах, ударили в тамтам, приставленный к большой хижине из бамбуковой дранки. Гул увяз в тумане. Та Бунпонг объяснил, что подают сигнал на общий сход, где пожаловавший с инспекцией вождь воздаст почести духам-покровителям урожая. Металлическая пиала со сладким клейким рисом, бамбуковая долбленка с самогонкой и букетик маковых завязей лежали на циновке перед жердями, на которых стоял плетеный сундучок-корзина. В ней и обитали "покровители".
Величественным кивком отпустив меня, Тонг прошествовал к корзине. За ним потянулись тремя шеренгами мужички с винтовками и мачете за спиной.
- Таким же ритуал был, когда выращивали опиум, - шепнул Та Бунпонг. Благодарили за хороший сбор сырца...
Оглядываюсь на него. Улыбается хитровато.
- Значит, выращивают где-то?
- Пошли, пора устраиваться на ночлег, - ответил он. - Посторонним тут нечего делать. Я-то "красный хмонг", другого племени. Мешаем только... Серьезные разговоры завтра. Тонг просил сказать тебе... На рассвете. Потом попрощаемся, наверное.
- Попрощаемся?
- Мы с вами. Вы, я думаю, если все обойдется, отправитесь дальше с ним.
- Попросить, чтобы оставили?
Та Бунпонг слегка кланяется.
- Меня послушают?
Он опять кланяется.
Вдали над горами гигантским светляком проплыл проблесковый сигнал вертолета. Мотора не слышалось, грохот умирал среди круч.
- Патрульный, - сказал Та.
Он расправил противомоскитную сетку над лавкой из бамбуковых бревен, выделенной нам для ночлега под открытым небом.
- Что значит - патрульный? - спросил я.
- Завтра вылетит снова. Высматривает скрытые делянки... А смотреть-то в других местах следует.
- Где же?
На лице Та Бунпонга появляется маска отчуждения.
- Далеко отсюда, - говорит он.
Это была тяжелая ночь. Согревались мы, прижимаясь спинами. Чужаков здесь не кормили, не поили и не пускали в дома. Но звездная крыша, всякий раз, как я просыпался от шума, визга и гвалта гулянки вокруг корзинки с духами-покровителями, захватывала воображение... Большая Медведица ползала здесь у горизонта.
2
"Далеко отсюда" оказалось в двух часах ходьбы по узкой тропке, проторенной между колючими кустами по склону горы так, чтобы с тяжелой заплечной корзинкой не приходилось штурмовать кручи. Крупная псина, похожая на кавказскую овчарку и чихуахуа сразу, возможно, помесь с той породой, которую вывели американцы для патрульной службы во Вьетнаме да бросили после ухода, неторопливо вышла и, сложив лапы, улеглась, перегородив тропу. Из кустарника кто-то окликнул на диалекте. Та Бунпонг коротко отозвался.
- Поднимите руки, - попросил он. - Так полагается.
Мягко, вприсядку свалившийся с дерева леший, обвешанный поверх то ли одежды, то ли формы пучками травы и веток, без проволочек обгладил нас обоих грязными руками по бокам, спине и груди. Вывернул сумку. Пока проверял меня, псина, потянувшись и зевнув так, что своротило челюсть, натасканно встала возле Та. Метрах в двадцати дальше, на склоне, поднимавшемся справа, пожелтевшие от надломов, набросанные ветки выдавали либо снайпера, либо пулеметчика, наблюдавшего из укрытия.
- За мной, - приказал по-английски леший.
Метров сто мы шли за ним, псина замыкала шествие.
На аккуратной делянке, засеянной образцами опиумного мака, словно в академическом саду с плашками на английском и латыни, в позе доброжелательного монарха, отца своего народа и покровителя ботаники, принимал позы его величество Тонг Ланг Ианг, облаченный по случаю официальной аудиенции в оливковые штаны французского пехотинца образца полувековой давности и мундир с эполетами. Канитель, свисавшая с плеч, разнилась - справа длинноватая золотистая, слева - алая, да и эполеты не совпадали. Один был тайским парадным полковничьим, второй - лаосским, времен давно свергнутой монархии.
Я проделал ногами движение, которое полагалось в Легионе после команды "Оружие на караул!" и, поскольку оружия действительно не имел, оттопырил ладонь у вязаного малахая.
Утренняя поверка в сумасшедшем доме.