Самойлов дураком не был и напрямую взяток не брал, заслужив репутацию «правильного мента». Хотя и не гнушался набивать карманы малогабаритным, но ценным имуществом арестованных и предоставлять протекцию запутавшимся во взаимных финансовых обязательствах бизнесменам.
Первые полгода после увольнения с работы он жил тихо как мышка. Удостоверившись в том, что все в порядке и его судьба не интересует бывших сослуживцев, Глеб Сергеевич осторожно принялся реализовывать отложенный до лучших времен план обогащения. Для чего покрутился в обществах ветеранов МВД и спецслужб и собрал под свое крыло группу из пяти наиболее понравившихся ему субъектов. Все они имели репутацию подонков, но Самойлова сие устраивало. Ибо для того, что им предстояло сделать, требовались совершенно определенные психологические качества…
– Здесь все, – жирный Петя Салмаксов, экс-следователь городской прокуратуры, бросил на стол компьютерную распечатку.
Из органов его выперли за попытку изнасилования потерпевшей по делу о квартирных махинациях, которую он в пьяном безобразии тщился «оприходовать» на столе в собственном кабинете.
Самойлов, Цуцуряк, Станислав Винниченко и Михаил Дудкин обрадованно переглянулись. Расположившийся в углу комнаты Парамон Милин, счастливо избежавший обвинительного приговора суда по причине удачно подвернувшейся амнистии, вытянул шею и уставился на принесенные Салмаксовым бумаги. Глеб Сергеевич знал Милина еще по работе в РУБОПиКе, где сей долговязый мужчина занимал почетную должность начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями, на чем и погорел, распродавая своим родственникам и знакомым изъятое имущество. Следователи из объединенной бригады ФСБ и Генеральной прокуратуры долго удивлялись тупости Парамоши, оформившего на себя три джипа «Mitsubishi Pajero» и «купившего» трехкомнатную квартиру в центре Санкт-Петербурга за рублевый эквивалент семисот пятидесяти долларов США.
Японские внедорожники у Милина изъяли, а квартиру не успели. Госдума в очередной раз преподнесла высокопоставленным подследственным роскошный подарок, Парамон Евсеевич быстро согласился на признание вины в обмен на освобождение от уголовного преследования и уцелел. Но затаил злобу на подставивших его сослуживцев и лелеял мечты об отмщении.
– А графики дежурств? – осведомился бывший заместитель районного прокурора Винниченко, прославившийся тем, что продавал гражданам места в очереди на собственный же прием в рабочем кабинете, для чего организовал маленькое акционерное общество. Не оплатив «консультационные услуги», заявители могли сутками высиживать в коридоре перед дверью кабинета Винниченко без всякой надежды побеседовать с организмом в синем мундире. Станислав курировал милицейское следствие в районе, и его слово было весьма веским, когда решался вопрос об изменении меры пресечения или прекращении уголовного дела.
– Когда я говорю – все, значит, все, – Салмаксов потряс тремя подбородками.
– Остается назначить срок, – выдохнул экс-следователь Дудкин, проработавший в должности всего год и уволенный из рядов милиции за переходящие любые границы пьянство и стяжательство.
– Позволь это мне решать, – Самойлов сграбастал распечатку и сунул ее в портфель. – Слава, ты с птицами решил?
Цуцуряк приподнял верхнюю губу.
– Ес-сественно…
– Хорошо, – лидер группы довольно потер ладони. – Теперь о пути отхода… – на стол легла карта подземных коммуникаций. – Прежде, чем устанавливать время, нам требуется до метра определить подъездной маршрут…
В круге света, падающем от одинокого фонаря в углу двора жилконторы, появился конец стрелы передвижного крана и через секунду чудо строительной техники въехало на территорию пустыря.
– Молодец Мишка, – Антифашист распахнул дверцу джипа.
Денис спрыгнул на землю и подошел к кабине автокрана.
– Япония, блин, – Ортопед заглушил двигатель. – Пока разобрался, сторож три раза сознание терял…
– Почему Япония? – засомневался Рыбаков, разглядывая семь огромных красных букв на ярко-голубой стреле автокрана.
– Дык написано, – распаренный Грызлов выбрался из кабины и ткнул пальцем в название фирмы. – «Убахобо».
Денис хрюкнул.
– Ты чо? – удивился Ортопед.
– Ты по-каковски читаешь? – окончательно развеселился Рыбаков.
– Ну, это… по-английски, – смутился браток.
– Тогда ясно. Но, вообще-то, это «Иваново». Наш российский кран…
– От черт! – Ортопед топнул ногой. – То-то сторож все орал, что у них нет японской техники! А я, блин…
– Ошибся, бывает, – Денис успокоил возбужденного друга. – Сейчас это не важно. Ты умеешь им управлять?
– Разобрался, – кивнул смущенный верзила.
– Значит, не будем терять время… Димыч, зови форточника трос крепить.
Коротышка-форточник мгновенно взобрался к решетке второго этажа, примотал стальной шнур к нижней арматурине и завис на соседнем окне, готовый в любой момент снова закрепить трос.
Ортопед положил руки на рычаги управления, высунул кончик языка и аккуратно приподнял стрелу. Витой многожильный шнур натянулся, решетка со скрипом вырвалась из пазов и наполовину отошла от оконного проема, встав под углом в сорок пять градусов к обшарпанной кирпичной стене.
– Хорош! – Рыбаков махнул рукой.
Ловкий форточник переместился на карниз окна канцелярии, повозился минуту и ужом скользнул внутрь комнаты. Спустя несколько секунд одна из створок распахнулась и исполнивший маленькое, но ответственное поручение акробат показал собравшимся внизу большой палец.
– Готово, – хрипло шепнул Комбижирик и подставил раздвижную лестницу.
Форточник пренебрег лестницей, съехал вниз по свободному концу троса и получил от Ортопеда конверт с гонораром. Его участие на этом заканчивалось. Маленький вор-даргинец вежливо попрощался со всеми, попросил передать привет «уважаемому Глюку» и убыл на неприметных серых «жигулях»-"двойке".
Денис напоследок огляделся, поправил сумку с канцелярскими принадлежностями и полез наверх, стараясь не поскользнуться на гладких алюминиевых ступенях. Вслед за ним отправился Антифашист.
Ортопед выключил двигатель крана, подхватил заряженное резиновыми пулями короткоствольное ружье и вместе с Комбижириком засел у кучи грязного снега, наваленного возле угла здания РУВД.
Операция по реабилитации гражданина Клюгенштейна вступила в промежуточную фазу.
Юра Петров разодрал шелестящий целлофан бомж-пакета* и высыпал содержимое в стакан с кипятком.
Горячую пищу он ел каждый день. Так завещал старый бич Василий, преставившийся в преклонном для бездомного возрасте шестидесяти двух лет. Василий бомжевал с послевоенных времен и знал толк в стратегии и тактике выживания. Основных правил было два: горячая еда семь раз в неделю и отказ от сотрудничества с ментами. Второе правило было даже поважнее первого. В конце концов, гастрит и язву можно как-то подлечить с помощью подручных средств, а вот у подозреваемого в стукачестве шансов увидеть рассвет было мало.
Праздничные дни на переломе тысячелетий выдались на редкость неудачными.
Сначала вокзальные скворцы* устроили облаву, в процессе которой замели нескольких верных товарищей Юрия, потом Юльку-Гунявую переехало тепловозом, машинист которого не заметил вольготно развалившуюся на рельсах бомжиху, затем таджики-наркодилеры схлестнулись с охраной ларьков и попутно накостыляли оказавшемуся рядом Петрову. Он, правда, в долгу не остался и перетянул лысого таджикского пахана штакетиной по башке, но это было слабым утешением. Узкоглазый опиумный бай свалился в грязь, где его запинали подоспевшие патрульные, а Юре пришлось два часа бегать между составами, спасаясь от преследовавших его кунаков поверженного наркобарона.
Апофеозом невезения стало вскрытие новенького контейнера, в котором, по расчетам «трофейной команды», должна была находиться бельгийская тушенка, но оказались школьные глобусы.