Шли они, шли и наконец пришли к тому дому, из трубы которого валил красный, как кровь, дым, коромыслом поднимаясь в небо. Та женщина, которая в первый визит была вкопана в землю, говорит им:
— А теперь вам придется станцевать. Но прежде разделите между собой маски: маску каннибала, маску гамауу, маску ворона и маску Гоксгока, а также кору красного кедра. И еще свистки Баксбакуаланксивы. Но прежде позвольте мне научить вас тайным песням.
Кончила эта женщина петь, а вождь ее и спрашивает:
— А теперь скажи мне, кто ты такая?
Засмеялась в ответ женщина ужасным, леденящим душу смехом и говорит:
— Ты на самом деле не знаешь, кто я такая? Ну, я... я твоя давно пропавшая дочь, которую Баксбакуаланксива, знаменитый каннибал, не хотел съесть, а лишь закопал по пояс в землю, чтобы изливать на меня свое презрение до скончания времен.
— Как я рад, — ответил отец. — Надеюсь, и братья твои радуются от всего сердца. Ну, а теперь пора возвращаться домой. Устроим пир на весь мир!
Горько заплакала женщина и ответила:
— Увы, это невозможно, дорогой отец. Не могу я пойти с тобой и с моими любезными братьями домой, так как я корнями вошла в эту землю и не могу сдвинуться с места.
— Но мы тебя откопаем, — предложил отец и, позвав сыновей, велел им немедленно приступить к работе.
С радостью принялись они копать, но чем глубже копали, тем толще становился корень, и наконец стало им ясно, что им никогда не откопать ее, не освободить из тисков проклятого корня.
— Стоит вам отрубить корень, как я обязательно тут же умру, — печально сказала женщина. — Так что возвращайтесь домой одни, без меня. И как только доберетесь до своего дома на великой реке, исполните зимний танец. И там исчезнет мой старший брат Тавиксамае, и превратится он в гамацу, каннибала. Через четыре дня исчезнет и второй мой брат Коакоасилилагили — он обернется Коминокуой и будет находить и поставлять пищу для нового гамацу. И с этого момента он не должен делать никакой работы, иначе умрет.
Ну, делать нечего. Потужили вождь с четырьмя своими сыновьями, погоревали, да в обратный путь отправились, как настаивала женщина, корень которой глубоко в землю ушел. Устроили они пир, и сразу после торжества исчез Тавиксамае, который с течением времени превратился в первого гамацу, — все так и произошло, как и предсказывала эта женщина, а брат второй прислуживал ему, как и должен был делать.
Ну, а теперь вернемся к танцам. Они были главной составной частью повседневной жизни племени квакиутль. Танцы преследовали основополагающую цель, так как демонстрировали, что танцующий — это олицетворение духа. Точно так же, как танцевал Баксбакуаланксива на полу своего дома перед тем, как свалиться в яму с раскаленными докрасна камнями и умереть, так и обращающийся к духу и ищущий его заступничества молодой индеец из племени квакиутль должен танцевать. На нем устрашающая маска, он носит с собой личные вещи духа, доказывающие, что он и покровительствующий ему дух — это теперь одно и то же. Танец — это драматическое представление той части мифа, которая относится к передаче части силы духа индейскому юноше. Танец — это способ, или скорее один из способов доказать своим соплеменникам, что юноша принят своим духом.
По мере того как суеверия племени квакиутль развивались, становясь все сложнее и сложнее и одновременно более захватывающими воображение, церемониальный танец начинал выполнять иную функцию. Юноша-индеец, который, по примеру своего предка Тавиксамае, исчез из поля зрения, чтобы побыть некоторое время со своим заступником и перенять у него его искусство и знания, должен все же вернуться домой, к: родному племени. В его возвращении домой наверняка сыграла свою роль нечистая дьявольская сила. Дьявола следует изгнать, иначе он станет весьма опасным членом для своего племени. Таким образом, танец призван сыграть и определенную очистительную силу.
Будущий гамацу, намеренный пропитаться духом своего племени, духом Баксбакуаланксивы, уходит в леса и должен там провести в полном одиночестве, не считая компании духов, на поиск которых он отправился, около трех месяцев, иногда больше. Правда, в течение этого периода он несколько раз приближается к родной деревне, производя пронзительные, свистящие звуки и оглашая окрестности душераздирающими воплями:
— Хап! Хап! Хап! Хап!
Этим крикам он научился у своего духа в лесах.
Потом он громко начинает звать свою Кинкалалалу, которая обычно бывает его родственницей, и требует, чтобы она приносила ему пищу — человеческую плоть. Обратившись к ней с такой просьбой, юноша потом врывается, словно безумный, в деревню и начинает откусывать куски плоти от рук и грудей своих соплеменников.
Заметив, что он делает, к нему навстречу устремляется группа индейцев, потрясая церемониальными погремушками, которые должны утихомирить расходившегося гамацу. В деревне всегда есть шестеро таких «целителей», должность которых в племени передается по наследству, а четверо из них обязаны постоянно присутствовать при гамацу, когда он впадает в «священный раж», то есть экстаз. Их обязанность — все время находиться рядом с ним, направлять его дикие нападения на соплеменников, чтобы он действовал точно, без ошибки, при необходимости они сдерживают его, дают нужные советы. Они тоже кричат, бросая ему вызов:
— Хап! Хап! Хап!
За несколько дней до окончательного возвращения новичка-гамацу в деревню после его длительного одинокого пребывания в лесах на сход созываются ветераны-гамацу этой деревни. Они покидают деревню и идут по тропинке через лес, к хижине, которую построил для себя молодой гамацу. Войдя, они видят, что он приготовил для всех обильное угощение из человеческой плоти. Хозяин приветствует ветеранов такими словами:
— Вот перед вами мои припасы для путешествия, их мне дал сам Баксбакуаланксива.
Возникает вполне законный вопрос: откуда у него столько человеческого мяса? Ответом на него служит любопытная практика, известная только племенам квакиутль. Она называется «Похороны на дереве».
Дело в том, что трупы, предназначенные для потребления гамацу, обычно помещались в деревянные ящики и водружались на ветви деревьев как можно выше. Таким образом, мертвые тела были доступны там всем ветрам и горячему солнцу, так что в результате продолжительного нахождения на кроне многие трупы превращались в мумии.
Когда требовался труп для церемониального вкушения, то его снимали с ветвей дерева и прежде всего старательно вымачивали в соленой воде. Затем один из «гелига» (старейшин) брал несколько веточек болиголова и, разгребая листья, с большой осторожностью проталкивал их под кожу трупа. Таким образом устранялись разложившиеся части тела. Затем труп клали на крышу небольшой хижины, в которой новоявленный гамацу проводил последние дни своей добровольной ссылки. Руки трупа свешивались с края крыши покачиваясь, вспоротый живот оставался открытым с помощью специального устройства из палочек — так обычно распирают бараньи туши в лавке мясника. Под трупом новый гамацу постоянно поддерживал огонь, чтобы тот как следует прокоптился, в соответствии со строго установленным ритуалом.
Поприветствовав пришедших к нему в гости ветеранов-гамацу, он стаскивал труп с крыши и укладывал его на чистой циновке перед своей хижиной. Затем каждый из гостей в строгой последовательности по старшинству приглашался отведать угощения. Ему предоставлялось право выбрать тот кусок, который ему больше всего нравился.
Его Кинкалалала, наклонившись, поднимала труп и медленно пятилась с ним назад на вытянутых руках, не спуская при этом глаз с новичка. Она проходила мимо очага, на котором прежде коптился труп, а новоявленный гамацу неотступно следовал за ней. Войдя в хижину, они проходили в ее дальний угол, где укладывали мертвеца поперек большого барабана племени. Это было сигналом для остальных гамацу. Они, стремительно ворвавшись в хижину, начинали исступленно танцевать вокруг трупа. У всех текли слюнки, так им не терпелось поскорее начать пиршество.
Но существовало еще одно условие ритуала, которое не давало жадно наброситься на угощение. Прежде сама Кинкалалала должна была проглотить четыре кусочка мяса. Все внимательно следили за ее действиями, за каждым проглоченным кусочком, которым велся аккуратный подсчет. После этого по закону племени новичок должен был проглотить все куски своей порции целиком, не жуя их и запивая каждый глотком соленой воды. Это, естественно, вызывало у него сильнейший приступ рвоты, и съеденное немедленно оказывалось на земле. Все ветераны внимательно подсчитывали лежавшие в блевотине кусочки, и если их число не совпадало с первоначально проглоченным, то с не меньшим вниманием изучались его экскременты, чтобы ни одного кусочка не задержалось у него в организме, после чего каждый из ветеранов-гамацу принимался жевать свою порцию.