Но на берегу Генисаретского озера Иисус дал еще две заповеди, которые и составили, как понимал отец Михаил, суть христианского вероучения (то есть учения Иисуса Христа, а не считавших себя Его последователями людей), — заповеди непротивления злу и полного нестяжательства: Вы слышали, что сказано древними: око за око и зуб за зуб; а Я говорю вам: не противься злому. Ударившему тебя по щеке подставь и другую; и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку; всякому просящему у тебя дай и от взявшего твое не требуй назад. Вся душа христианства виделась отцу Михаилу именно в этих словах — ведь именно этим более всего оно отличалось от других современных ему религиозно-нравственных учений, исключая разве лишь учение Будды, который за пять веков до Христа проповедовал то же самое: “Если люди обругают тебя, что ты будешь делать?” — “Я не стану отвечать им”. — “А если они ударят тебя?” — “Я не стану бить их”. — “А если они захотят убить тебя?” — “Смерть сама по себе не есть зло; я шагу не сделаю, чтобы отдалить или приблизить ее”. Тогда как заповеди десятословия, естественно подтвержденные Иисусом — не убий, не кради, не лги, не прелюбодействуй (да и заповедь если не “возлюби”, то “будь хорош с ближним”), были просто правилами замкнутого общежития практически всех народов и до Христа и не имели никакого отношения к исповедуемой ими религии, — правилами, без преимущественного исполнения которых любое общество — род, племя, княжество, государство — было обречено на непрерывную внутреннюю “войну всех против всех” и потому на неизбежный распад или разгром более организованными соседями.
В сущности, две эти заповеди можно было свести к одной — “не противься злому”, то есть человеку, который делает тебе зло, — потому что добрый человек никогда не отнимет у тебя ни верхнего, ни рубашки, доброму (честному) просящему всякий даст и назад не потребует — уже потому, что в том не будет нужды: добрый (честный) и без требования отдаст. Надо сразу сказать, что у отца Михаила эта заповедь никогда не вызывала того внутреннего протеста и изумления, которые она вызывает у полуверов и тем более не верующих вовсе людей. Отец Михаил в абсолютной разумности и необходимости исполнения этой заповеди не сомневался — во-первых, потому, что так сказал Бог, а во-вторых, потому (отец Михаил был все-таки дитя конца XX века, и Тертуллианово “credo, quia absurdum est”[6] было не совсем по нему), что в ней, по его разумению, был скрыт глубочайший практический смысл.
Всё внешнее зло, верил отец Михаил, порождается только злом в душе человека — из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, кражи, лихоимство, лжесвидетельство, хуления. А зло в душе не уничтожается злом, лишь до времени загоняется внутрь: прибитый тобою злой испугается и убежит и еще больше озлобится, зло же, которое ты сам, прибивая злого, допустил к себе в душу, еще более умножит общее зло. Думал отец Михаил и о том, чем же поддерживается в таком случае внутригосударственный и общемировой порядок. Ему казалось: как созидательной силой добра, так и равновесием зла. Ведь внутри очень многих государств мы видим скорее равновесие зла. Говоря осторожно, люди более добрые, нежели дурные (по задаткам и воспитанию), менее склонные ко всякого рода насилию, большею частью живут в естественном мире между собой и занимаются честным трудом — то есть таким, который исключает обман, развращение и подавление ближнего; люди же более дурные, нежели добрые, более склонные к насилию, часто идут в уголовные, полицейские, политики, чиновники, военные, спекулятивные коммерсанты и занимаются всякого рода соперничеством и взаимной враждой — убивают, грабят, разоряют, сажают в тюрьмы, подавляют чужую волю приказами и позорят друг друга. Отец Михаил верил, что в стране с решительным преобладанием в душах людей добра не будет много ни уголовных, ни чистой воды спекулянтов[7], ни просто бесчестных людей — и не нужно будет много ни полицейских, ни чиновников, ни политиков, ни военных, ни юристов, то есть много того, что называется государством. Но когда скорее дурных, нежели добрых, людей в стране очень много, то создается положение, при котором лишь незначительная часть людей честно, без ненависти и зависти к ближнему и стремления его подавить работает, а огромная — убивает, грабит, разоряет, сажает в тюрьмы, позорит и охраняет друг друга и друг от друга. Однако поскольку эти люди сами боятся быть ежеминутно убитыми, разоренными, посаженными в тюрьму и т.д., в стране их усилиями устанавливается пусть и относительный, но порядок — порядок, основанный на равновесии зла: ты не убиваешь и публично не оскорбляешь меня не потому, что ты разумный и добрый человек, а потому, что боишься, как бы я или мои однодельцы не убили или не оскорбили тебя (Моисей: Слушай, Израиль. Какой кто сделает вред ближнему своему, тем должно отплатить ему: душу за душу, око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу).