— Вот он, — говорили они, — тот, что убил могучего бизона. На одной ноге костяной и на одной деревянной боролся он. Хитростью своего ума и храбростью своего сердца сразил он предводителя стада. — Они взлетели выше и умчались вниз по каньону, и назад донеслось эхо их смеха, слабое, замирающее. — Маленький брат. Живи хорошо. Живи долго:
III
Туша взрослого бизона — мясо, кости, шкура, внутренности — тянет почти на две тысячи фунтов. Сейчас, когда она лежит на земле и сила и способность к движению покинули ее, она кажется не такой массивной. Все чувства оцепенели. Сложнейшая работа живого организма прекратилась. Поспешая за известием о смерти, в каком-то из некогда живых органов уже начался еле уловимый распад. Человек может пнуть ее, разрубить ее, взобраться на нее, может делать с ней все, что захочет, но она не сможет дать ему отпор. Только груда мертвечины лежит на земле, из которой когда-то вышло все, что на ней есть.
Нет. Это жизнь и образ жизни.
Это пища. Если человек умеет обработать и приготовить ее, в пищу годится любая часть, кроме костей и копыт, и даже они, если в тяжелую зиму, полную лишений, раздробить и сварить их, дадут жир, который поможет продержаться. Очень вкусна кровь, если варить ее, пока она не превратится в густое желе. Тонким ароматом веет от подсушенных жареных легких. Хороша печень, особенно если сбрызнуть ее желчью. Из тонких кишок, набитых рубленым мясом, получается чудесная колбаса, которую можно варить или жарить. Проваренная как следует, с применением надлежащей зелени шкура нежна и вкусна. Великолепны мясо и жир в свежем виде. Разрезанное полосками, копченое или провяленное мясо может долго храниться.
Все животное целиком — пища.
Ото и одежда. Из чисто обработанной шкуры, выдубленной смесью из мозгов, печени, костного мозга и сизой юкки, которую легко найти, получается прекрасная кожа, прочная, не знающая сносу. Ее можно оставить толстой — для теплых покрывал и мокасин, которые носятся долго, можно, поскоблив, сделать тонкой и гибкой — для набедренных повязок и обмоток для ног и охотничьих рубах; чтобы зимой было теплее, можно оставить мех и вывернуть его внутрь.
Это и жилище. Из дубленой шкуры, натянутой на шесты, получается жилье, пригодное для любой погоды. Она не пропускает воды. Не пропускает ветра. И дождь, и ветер, и солнце отскакивают от нее. Летом, когда край шкуры, которой занавешен вход, откинут и воздух свободно попадает в жилище, поднимается вверх и выходит через отверстие для дыма в самом верху, в вигваме прохладно. Зимой, когда кусок шкуры у входа опущен и пылает костер, идущие по окружности наклонные стены сохраняют тепло.
Это сразу много вещей. Из волоса гривы и головы можно сплести очень прочную веревку. Из огромных сухожилий, протянувшихся по обе стороны спинного хребта, если их высушить и разделить на несколько прядей, получаются отличные нитки для шитья. Из мочевого пузыря и сердечной сумки можно сделать мехи для воды. Из крепкой подкладки, выстилающей брюхо, — чаши, горшки и котлы. Из разных по форме костей — изготовить ножи, орудия для выкапывания корней и клубней, скребки и шила для протыкания дыр во время шитья. Из рогов, которые можно распарить до того, что они станут мягкими и будут гнуться, получишь, придав им необходимую форму и затем высушив, ложки и черпаки. Оставив крошечное отверстие для воздуха в выдолбленном роге, можно переносить с места на место огонь и с помощью тлеющей гнилушки сохранять его в течение многих часов и даже дней. Из склеенных вместе и стянутых затем сухожилиями ровных кусков рога получается крепкий лук. Большое сухожилие, что проходит под лопаткой, — это тетива, которую не под силу разорвать даже самой сильной руке. В самой лопатке имеется естественное отверстие — с ее помощью можно размягчать свежевыдубленные кожи. Протащишь шкуру бессчетное число раз сквозь это отверстие — туда и обратно, — край отверстия обломает жесткость шкуры, и она станет мягкой и гладкой. Из звонкой, сыромятной кожи можно изготовить барабаны, лучше всего брать для этого шкуру с шеи, где она толще всего, можно насыпать в кожаные мешочки камней — получатся погремушки, а из костей, содержащих мозг, — флейты.
Туша означает все эти вещи и много чего еще. В ней — основа образа жизни человека, племени, народа.
Вот чем владел Медвежонок.
Он сидит с тушей старого бизона в своем каньоне на пограничной возвышенности. Нога его подживает. Пищи вдоволь. Есть из чего сшить себе одежду, построить жилище, сделать орудия, изготовить оружие. В запасе у него много долгих часов, чтобы работать, и размышлять, и мечтать, пока над холмами плывут дни и ночи лета:
Над каньоном стояло извечное солнце, отгоняя предвестия осени. Оно согревало прямые темные волосы Медвежонка, который сидел на земле, скрестив ноги, и мастерил себе лук из кусков рога. Он скрепил их теплым, похожим на желе клеем, сваренным из мелко наструганной кожи; клей остынет, возьмется и затвердеет. Он оплел лук плетями сухожилий, долго вымачивавшихся и еще влажных; сухожилия высохнут и затянутся еще туже. Этот лук будет лучше можжевелового, что лежит рядом с ним. Он кончил и положил новый лук на землю сохнуть.
Медвежонок встал и потянулся. Правая нога зажила. Вокруг кости, там, где был перелом, образовался небольшой бугорок, который прощупывался пальцами через мякоть тканей. Но нога хорошо выдерживала тяжесть; мышцы, долго стянутые шиной из палочек, вновь набирали силу. На нем была новая рубаха, новые чулки, новые мокасины, двойной толщины на подошвах. Он еще не нуждался в одежде для защиты от непогоды, но она была совсем новая, и он гордился ею.
Он опять осмотрел свой каньон. Хорошее место. На кустах поспели ягоды: поздняя малина, кое-где смородина и уйма ирги — хватит и сейчас вдоволь поесть и порядком насушить про запас. Через несколько недель созреет дикий виноград, подоспеют и два дерева дикой сливы. Ниже по каньону паслись бизоны, молодой бык, пять коров, три теленка. Четвертого он изловил. Его шкура, более мягкая и тонкая, чем у старого быка, пошла на новую рубаху и чулки. Он сосчитал оставшихся. Девять. Его бизоны. Хорошее место. Отчего же не знает он покоя под теплым, клонящимся к вечеру солнцем?
Он пошел в верхний конец каньона, туда, где слева от водопада среди торчавших из земли камней росли кусты малины. Щадя правую ногу, он чуть прихрамывал. Передвигался медленно, срывая самые большие, самые отборные, самые спелые ягоды. Обогнув кусты малины, он увидел барсука. Тот лежал, вытянув на низком плоском камне свое коротконогое широкое тело, — спал на солнышке.
Это было очень странно. В каньоне не было барсука, не было даже его следов. Кролики — да, полевые мыши, немного каменных сусликов. Но барсука не было. Может, он свалился с высокого обрыва и выжил, потому что барсук — самый стойкий из всех зверей, и, даже если его много раз ударить большой дубинкой, он все будет жив и все будет сопротивляться тому, кто его бьет. А может, барсук очутился здесь каким-то своим колдовством, ибо у барсука — большая власть, сильны его чары. Медвежонок стоял неподвижно, лишь единственно из уважения склонил голову. Случалось, барсуки дружили с шайенами. Они мудры и много знают. Известно, что иногда они разговаривают с людьми и говорят им, что делать и как жить. Медвежонок не обидит спящего.
Он сел на землю, скрестив ноги. Прошло время, и барсук открыл глаза и увидел его, но не вскочил в испуге, а смотрел на него своими черными блестящими глазками.
— О барсук, — сказал Медвежонок, — скажи мне.
Барсук спрыгнул с камня и был таков.
Он сидел неподвижно и долго размышлял об этом. Он поступил неправильно. Человек не должен говорить с барсуком. Барсук и без того знает, что у него на уме. Он должен был ждать, пока барсук не заговорит с ним. И на вид барсук очень худ. На вид он очень устал. Может, ему не понравится в каньоне и он уйдет, как пришел. Он питается мясом, его пища — обычные суслики да луговые собачки и прочее мелкое зверье, которых он мог добыть в их норах, куда быстрее их разгребая землю сильными передними лапами с огромными когтями. В каньоне не водилось ни обычных сусликов, ни луговых собачек. Полевые мыши — нежирно для такого вот барсука, и здесь много расщелин, куда они могут попрятаться.