— Мне неловко об этом говорить… — Гринграсс сделал паузу.
— Простите, мистер Гринграсс… — начал я.
— Дэниел, — вставил тот.
— Простите, Дэниел, что так бесцеремонно вас перебиваю…
— Я вас слушаю, Гарри!
— Не далее, как вчера я объяснял мистеру Блэку, присутствующему здесь, — я довернул торс в полупоклоне в сторону Бродяги, на что тот ответил мне учтивым кивком, — что я настаиваю на стопроцентной уверенности перед тем, как встречаться с моими… — всё-таки, до конца держать лицо не получилось. Горло свело спазмом, и я не смог сказать далее ни слова. Миссис Гринграсс двинулась вперёд, подтаскивая мужа ближе ко мне, и ободряюще потрепала меня по плечу. Я через силу благодарно её улыбнулся и смог закончить мысль: — Чтобы не тревожить тех несчастных, кто примерно в то же время потеряли своих… — всё, больше не могу. Какого чёрта? То краснею, то слова сказать не могу, то ноги не держат! Я, что, девчонка где-то внутри? Хотя, вроде нет, совсем же недавно держал в руках доказательство обратного, когда избавлялся от излишков жидкости в организме!
— Что такое? — с сильно озабоченным видом Дэниел повернулся к Сириусу. — О чём речь?
— Я тебе потом расскажу, — ответил крёстный. — Как ты рассчитывал убедиться?
— Когда он пропал, на нём уже было родовое кольцо. Можно на него взглянуть?
— Чёрт меня подери! — хлопнул себя ладошкой по лбу Сириус. — И как же я, дурак, не вспомнил?
Гринграсс смотрел на крёстного с упрёком, а леди — с весёлой улыбкой. Интересно, у Дафны такой же жизнерадостный характер? Сириус повернулся ко мне:
— Гарри, сделай так, — и он указательным пальцем левой руки на тыльной стороне правой вывел сложный узор, — а теперь скажи “компарео”.
— Компарео! — послушно повторил я, и на среднем и безымянном пальцах моей руки появились два кольца. Одно — платиновое с плоским круглым рубином сантиметра полтора в диаметре с вензелем, выгравированном на рубине и заполненном платиной, а другое — платиновое с изумрудом, на котором тоже красовался вензель, но другой. У Сириуса с Дэниелом, которые заранее плотно сжали губы, рты, конечно, не пооткрывались и челюсти не выпали, но зато лица изрядно удлинились. Я тем временем смотрел на перстень Сириуса с чёрным алмазом размером с мышиную голову. Неплохо, совсем неплохо.
— Милый, это ведь то, что нужно? — спросила миссис Гринграсс.
— Да, — ответил её супруг. — Но откуда второй?
Пока Сириус пытался сообразить, что ответить по поводу фамильного перстня Поттеров, сидящего на моём безымянном пальце, я отвлёкся на пару, зашедшую в гостиную со стороны зала. Высокий, под метр девяносто, крепкий мужчина с седой, почти белой прядью вдоль чёрных, как крылья ворона, волос. И тёмно-русая женщина рядом с ним такого же роста, как Пераспера. Я не говорю о том, что в груди у меня закололо, будто я на полной скорости мчусь к земле на сломанной метле, и осталось уже пятьдесят метров… Нет, я её узнал. Мама. Боггарт меня задери, да стоило мне её хоть раз увидеть — и никакое заклятье наложенной памяти не сдержало бы того потока эмоций, что я сейчас испытывал. Женщина молча разглядывала меня, и на лице её не дрогнул ни один мускул. Я ей не понравился! Я ей не нужен! Чёрт, как же я такого-то варианта не предусмотрел, что я приду — а тут меня не ждут!
Видать, что-то такое отобразилось на моём лице, поскольку мама, забыв всякие приличия, бросила локоть мужа и подбежала ко мне, распахнув объятья. Она поймала меня и прижала к себе.
— Мама! — пробормотал я. Плакать не буду, я, в конце концов, мужик! А вот не буду, и всё! Рыдающая мать — это конечно, тяжёлое испытание для подобного обета, но — не буду. Уголком сознания я отметил, как Пераспера берёт супруга и Сириуса под руку и практически выталкивает их в зал, причём крёстный совершенно неприлично крутит шею, зыркая вытаращенными глазами. Ну что за воспитание!
Отец медленно подошёл к маме сзади и положил руки ей на плечи, глаза его подозрительно блестели. Это не слёзы, конечно же. У него, наверное, аллергия на собак! Знал я, что не стоит сюда Сириуса тащить — обязательно из-за него какая-нибудь неприятность случится! Мама, не отпуская меня, запустила руку за спину, выталкивая отца мне за спину и прижимая. Он, наконец-то расслабился, — а его напряжение до этого я отлично чувствовал, — и обнял нас обоих. Я положил голову на плечо маме, хоть для этого мне и пришлось слегка изогнуться вбок.
— Сынок мой родимый, сыночек! — бормотала мама. — Ты вернулся, моя кровинушка, мой милый маленький Лекс!
Лекс?!! У вас тут ещё и Лекс есть? Маленький! Почему не знаю? Вот, как им теперь объяснять, что я даже имени своего не помню, не то, что какие-то подробности своего детства. Стыдно признаться, я даже отца своего не помню. Зато маму… Нет, никаких эпизодов, только это красивое любящее и заботливое лицо. Мама, у меня есть мама. Живая мама, которая, дай ей волю, сейчас бы подхватила меня на ручки и начала баюкать.