В один из таких вечеров, когда мы сидели за карточной игрой, прозвучал сигнал тревоги. Наши гости моментально распрощались, да и мы поспешно разбежались по своим местам. Ожили двигатели. Но мы еще не успели отойти от эсминца, когда с «Лафори» открыли огонь из 4,7-дюймовок. 658-я содрогнулась и отпрыгнула в сторону, а мы почти оглохли. Когда мы отошли на безопасное расстояние, приблизилась 663-я, и почти сразу же нас окутали густые и едкие пары дымовой завесы. Теперь к глухоте добавилась слепота. Наши прожектора были слишком слабы, чтобы проникнуть сквозь туман, поэтому мы начали медленно двигаться по акватории, не выключая сирену. Так продолжалось до тех пор, пока в нескольких футах перед носом 658-й не возник корпус грузового судна, затопленного бомбежкой несколькими неделями ранее. Мы чудом избежали столкновения и пришвартовались к нему. Затем Корни принялся орать в мегафон, чтобы помочь Томми Лэднеру найти к нам дорогу. 663-я была явно совсем рядом – мы отчетливо слышали шум двигателей, но ничего не видели. Неожиданно из тумана вырисовалась ее корма. Она находилась в паре-тройке ярдов от нашего машинного отделения. Благодаря умелым действиям офицеров 663-й и изрядной доле везения катастрофы не произошло, и мы все стали ждать отбоя.
В конце мая началось массированное воздушное наступление на небольшой островок с красивым именем Пантеллерия. Взять его – означало открыть путь к Сицилии. Мы наблюдали за эскадрильями бомбардировщиков, уходящими в сторону моря, и внимательно слушали новости ВВС. Представлялось вполне вероятным, что наша следующая цель – Сицилия, и мы гадали, будем ли участвовать в предстоящем наступлении.
31 мая мы получили приказ следовать вместе с 663-й на Мальту. Для меня это означало, что я впервые буду полностью отвечать за навигацию на длинном переходе. Я заблаговременно выполнил прокладку курсов и сверил их с Дерриком, которому предстояло идти за нами.
Ночью мы обогнули мыс Бон и весь следующий день шли в восточном направлении. Ближе к вечеру я сообщил Корни время и пеленг, на котором должна появиться Мальта. Время прошло, и Корни вызвал по голосовой трубе штурманскую рубку:
– Штурман, проверь свои расчеты. Видимость прекрасная, а нашей цели не видно не только в указанном тобой направлении, но и в любом другом.
Я быстро произвел повторные расчеты. Все оказалось точно. Обеспокоенный и весьма озадаченный, я поднялся на мостик. Небо было ярко-голубым и абсолютно чистым, горизонт затуманивала легкая дымка, но в целом видимость не могла быть лучшей.
При такой видимости мы должны были увидеть остров миль с десяти, то есть 15 минут назад.
Я мучительно покраснел и почувствовал, как по спине поползла тонкая струйка пота.
– Погоди-ка, – воскликнул Корни, – вот же она!
Совершенно неожиданно перед нами показалась Мальта – очевидно, ее скрывала только что рассеявшаяся дымка, – и я с облегчением перевел дух.
Итак, 2 июня 1943 года ровно в 15.50 мы впервые прибыли на Мальту. Мы вошли в бухту Марксамаксет и пришвартовались у Са-Мэзона. Над нами возвышались грандиозные желтые бастионы, казавшиеся в ярком солнечном свете особенно внушительными. Баковая партия, одетая в аккуратную белую форму, подняла на нок-рее наши вымпелы Сахар-6–5-8. Проходя мимо знаменитой базы подводных лодок на острове Манел, мы поприветствовали ее протяжным гудком.
Только теперь мы почувствовали, что наш долгий путь закончился. Мы прибыли и были готовы к работе.
Глава 5. К ДЕЛУ
Нашим первым посетителем был вовсе не капитан Береговых сил и даже не рядовой офицер базы. Им стал маленький мальтийский еврей в мягкой фетровой шляпе, которого все называли мистер Гринберг, поскольку он был представителем этого известного портного из Валетты. Он очень быстро получил заказы от большинства членов команды на разные комплекты форменной одежды. Ни один уважающий себя моряк не носил одежды массового пошива – такое могли позволить себе только сухопутные крысы. Настоящий морской волк всегда щеголял в специально скроенном костюме, главным украшением которого являлись широченные клеши. Впоследствии мистер Гринберг стал на борту частым гостем, и, хотя на первых порах мы в нем сомневались, со временем он стал своим человеком, и всякий раз, возвращаясь на Мальту после длительного отсутствия, мы видели на причале его тщедушную фигурку и понимали: в жизни не все проходит, кое-что все же остается неизменным.