3. Временной порядок. Я располагаю в первую очередь знанием опыта настоящего. Следовательно, знание опыта есть осознание его как настоящего. Это возможно, только если в своем опыте я различаю «теперь» и «потом». Значит, временной порядок встроен в процесс познания, и я обязан знать его, если я осознаю себя. Но я могу знать его только относительно независимых объектов и закономерностей, которые ими управляют. Только так я смогу описать время как некую протяженность, в которой возникает опыт, а не как серию несвязанных между собой моментов. Реальность времени предопределена в опыте. А реальность времени предопределяет реальность любой объективной последовательности. И только ссылаясь на эту последовательность и составляющие ее объекты, я могу идентифицировать мои собственные ощущения.
Ни одна из этих мыслей не выражена в оригинале яснее, чем в моем кратком изложении. Ясно одно: трансцендентальная дедукция так и не получила удовлетворительного доказательства. Любой вариант последнего предполагает переход от целостности сознания к идентичности субъекта через время. Юм указал, что плавный переход от целостности к идентичности присутствует во всех наших попытках объективного знания, при этом он был уверен, что установить это невозможно. Кант так и не нашел, чем опровергнуть Юма. Однако его попытки пришлись по душе многим последующим философам, а доказательства, подобные тому, что было применено к трансцендентальной дедукции, вновь применялись в недавнее время, в особенности Людвигом Витгенштейном 1889–1951). В знаменитом доказательстве «личного языка» своих «Философских исследований» Витгенштейн утверждает, что не-зозможно такое знание опыта, которое не предполагало бы отсылки к миру людей. Я знаю свой опыт непосредственно и неопровержимо, но только потому, что применяю к нему понятия, обретающие смысл только из общего употребления. И именно общее употребление описывает реальность, наблюдаемую не только мной, но и остальными. Публичность моего языка гарантирует объективность высказываний. Доказательство Витгенштейна, многим показавшееся убедительным, построено на предпосылках трансцендентальной дедукции и имеет те же выводы. Но опирается оно, однако, не на метафизическую доктрину времени, но на смыслы и значения. Оно не утверждает прямо, что субъекты зависят от объектов. Напротив, оно показывает, что субъект зависит от сообщества субъектов, а значит, и от наблюдаемого всеми мира, которым и установлены пределы смыслов.
Если трансцендентальная дедукция применима, она приводит к результату огромного значения. Она устанавливает объективность моего мира, опираясь не на что иное, как на мою точку зрения о нем. В свое время Декарт в своих «Размышлениях» в доказательстве существования внешнего мира пытался выйти за пределы субъекта, вводя понятие всеведущего Бога: мир, таким образом, представлялся объектом ведения Бога (обозревающего мир в целом). Суть кантовского трансцендентального метода сводится к его эгоцентричности. Все вопросы, которые я мо: у задать, я должен задавать, отталкиваясь от себя самого, следовательно, они должны нести следы моего взгляда на мир, то есть взгляда с позиции «возможного опыта». Ответы на них нельзя найти, обращаясь к некоему мыслящему существу, знающему без опыта, их следует искать внутри самого моего опыта. Трансцендентальный метод находит ответ на любой философский вопрос предполагая позицию, с которой он был задан.
Основоположения
Кант утверждает, что каждая категория соответствует основоположению, чья истинность предопределяет ее применение. Основоположение — это «правила объективного применения категорий» (т. 3, с. 171). Эти основоположения, являющиеся априорными истинами, имеют два аспекта. Они диктуют, как нам следует думать, раз уж мы думаем; и (объективный аспект) каким должен быть мир, если уж он познаваем. Через эти основоположения категории априори предписывают «законы явлениям, стало быть, природе как совокупности всех явлений» (т. 3, с. 147). Другими словами, они предлагают синтетические априорные истины относительно мира повседневного и научного наблюдения. Это отнюдь не априорные истины о «вещах в себе». Они не дают знания о мире, описанном без ссылок на наши ощущения. Синтетическое априорное знание возможно только о вещах, которые «рассматриваются как предметы возможного опыта» (т. 3, с.137). В этой области принципы устанавливают объективные и необходимые истины, поскольку категории основаны на необходимости и априорны по отношению к объектам опыта, потому что только через них любой объект может быть познан. Ограничение числа «объектов возможного опыта» жизненно важно для кантовского философии, и он постоянно подчеркивает, что «за пределами возможного опыта вообще не может быть никаких априорных синтетических основоположений» (т. 3, с. 240). При этом нужно помнить, что Кант, допуская априорное знание, отрицает лишенную угла зрения метафизику Лейбница.
Мне представляется правильным подробно остановиться на категориях присущности И самостоятельности и причинности. Кант связал их с третьей категорией общности, или взаимодействия. Именно они стали главными объектами скептических нападок Юма. Они также весьма важны для метафизики Лейбница, поскольку субстанция стала отправной точной его рассуждений, а «закон достаточного основания», который Кант связывал с причинностью (т. 3, с. 202), стал основой его доказательств. То, как Кант рассматривает эти понятия, заслуживает отдельного разговора. Он поместил их в центр вопроса об объективности и в процессе анализа выразил то, что назвал метафизической основой физики. Соответствующие им принципы он выводит в разделе «Аналогии опыта» и именно в нем Выдвигает некоторые из своих самых революционных гипотез о природе объективного знания.
Кантовское разделение всех философских категорий на четыре раздела по три в каждом ошеломляет. Однако, когда речь идет о субстанции и причинности, для его утверждения, что с ними обязательно должно быть связано третье базовое понятие, есть особый резон. Заключается он в том, что Кант добивался соответствия полученных им результатов с тремя законами динамики Ньютона. Научное объяснение зависит от избранного метода: эти принципы не могут быть доказаны с научной точки зрения, потому что сами составляют ее основу. Кант был убежден, что они лежат в основе базовых научных законов, а одна из главных задач метафизики — найти область их применения.
Физическая наука времен Канта принимала как данность существование универсальной причинности и взаимодействия. Она считала своей целью объяснить не существование вещества, а изменения, которые происходят с ним. Она признавала необходимость закона сохранения, согласно которому при всех изменениях некоторое фундаментальное количество остается неизменным. Именно эти рассуждения, по мысли Канта, натолкнули Ньютона на мысль сформулировать его законы динамики. Таким образом Кант пытался, выводя свои принципы установить «за всеобщими законами природы… их силу как законов рассудка» (т. 4, с. 72), доказывая далее, что все фундаментальные законы новейшей астрономии могут быть рассмотрены как базирующиеся на принципах ценных априори (т. 4, с. 81).
11. «Начала» Ньютона. Математика в движении
Попытки обосновать ньютоновскую механику перемежаются с нападками на скептицизм Юма в вопросе о причинности. Кант пытается доказать необходимость причинно-следствецных связей, поскольку, во-первых, объекты вступают в них (нет ни одного беспричинного события), а во-вторых, это вид связи, обладающий необходимостью.