Объективная дедукция состоит в попытке установить содержание априорного знания. Система доказательств здесь строится не на анализе способностей познания, а на исследовании его основ. Что представляют собой предположения опыта? Что есть истина, если исходить из взглядов, предписанных нам скептиками? Если мы сможем установить эти предпосылки, значит, их следует отнести к априорным истинам. Поскольку их истинность следует не из того или иного нашего опыта, а из самого факта, что мы имеем опыт. Следовательно, их подтверждение не зависит ни от какого частного опыта, а устанавливается только в процессе мышления. Они будут верны в любом мире, где только возможно задать скептический вопрос (в любом познаваемом мире). И вследствие этого они необходимы. Я не могу представить, что они ложны, поскольку не могу вообразить себя частью мира, в котором они отвергаются.
Кант назвал эту свою систему доказательств «трансцендентальной дедукцией», а вытекающую из нее теорию «трансцендентальным идеализмом». Слово «трансцендентальный» нуждается в разъяснении. Доказательство «трансцендентально», коль скоро оно переходит (лат. transcendo) границы эмпирического знания, как, например, устанавливая априорные условия опыта. Следует различать трансцендентальное и эмпирическое доказательства (т. 3, с. 93), следствием первого, в отличие от второго, является «познание, занимающееся не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов, поскольку это познание должно быть возможным a priori» (т. 3, с. 56).
Кант употребляет слово «трансцендентальное» и в другом значении, говоря о «трансцендентальных объектах». Это такие объекты, которые «переходят» через опыт, то есть не постигаются путем опыта, поскольку они не наблюдаемы и не связаны ни с чем наблюдаемым. К проблеме «трансцендентальных объектов» мы еще вернемся в главе 4.
Также мы вернемся и к толкованию «трансцендентального идеализма». В самом общем виде эта теория утверждает, что законы понимания, устанавливаемые субъективной дедукцией, то же самое, что априорные истины, выводимые объективной дедукцией. Другими словами, она говорит о тончайшей гармонии между способностями познающего и природой познания. Только вследствие этой гармонии возможно априорное знание.
Из этого следует, что «формы мышления», управляющие пониманием, в точности соответствуют априорной природе реальности. Мир таков, каким мы его мыслим, а мыслим мы его таким, каков он есть. Едва ли не основная трудность толкования Канта состоит в том, на какой из двух частей этого высказывания поставить ударение. Наша ли мысль определяет априорную природу мира? Или мир определяет то, как мы должны его представлять? Ответ, как мне кажется, должен быть таким: «ни то, ни другое, но оба вместе». Однако лишь в самом конце этой книги смысл этого ответа станет окончательно ясным.
Самосознание
Я все время оперирую, следуя за Кантом, выражениями «наше понимание», «наш опыт». Кто же такие «мы»? Местоимение первого лица множественного числа Кант употребляет в весьма специфическом смысле. Он отнюдь не собирался изучать психологию «существ, подобных нам». Не говорил он и от некоего абстрактного лица, под которым никто реальный и не подразумевается. Под «мы» он подразумевает любое существо, говорящее о себе «я»: любого, кто самоидентифицируется как субъект опыта. Отправной точкой всей философии Канта стала посылка о самосознании, и первые две «Критики» все время задаются вопросами: «Что должно думать существо, обладающее самосознанием?», «Что оно должно делать?» Самосознание — глубинное явление, многослойное и многоаспектное. Не всякое существо способно познать свой собственный опыт, то есть сопровождать утверждением «я мыслю» любое свое ощущение, как Кант перетолковал мысль Декарта (т. 3, с.12б). Это только существо, которое способно задать скептический вопрос: «Таковы ли вещи, какими они мне кажутся (то есть, как их представляет мне мой опыт)?» Рассматривая предпосылки самосознания, Кант делает вывод: условия, сделавшие скептицизм возможным, показывают его ошибочность.
Трансцендентальный синтез
Поговорим сначала о субъективной дедукции — теории «субъективных условий» суждения. Наше знание имеет два источника: чувственное восприятие и мышление. Первое — функция ощущений, оно включает все ощущения, которые эмпирики полагали единственным источником знания. Второе — функция категории. Когда понятие применяется для построения суждения, работают категории, а не чувства. Непонимание этого важнейшего пункта, указывает Кант, есть главнаяошибка эмпириков, сводивших весь процесс познания к чувственному восприятию. (Так, по мнению Юма, понятие является не более, чем бледным воспоминанием о породившем ее впечатлении.) Соответственно, ошибкой рационалистов выступает представление о чувственном восприятии лишь как о смутном стремлении к понятийному мышлению. На этом основании Кант подвел такой итог знаменитому диспуту между Лейбницем и Локком: «Лейбниц интеллектуализировал явления, подобно тому как Локк… сенсифицировал все рассудочные понятия». В то же время перед нами два источника, не сводимые друг к другу: они «только в сочетании друг с другом могут давать объективно значимые суждение о вещах (т. 3, с. 126) между собой» (т. 3, с. 255).
Следовательно, суждение требует совместной работы чувственного восприятия и категорий. Разум без понятий не может думать. Точно так же разуму, вооруженному мыслями, но не имеющему поступления информации от органов чувств, не о чем думать. «Без чувственности ни один предмет не был бы нам дан, а без рассудка ни один нельзя было бы мыслить. Мысли без содержания пусты, созерцания без понятий слепы» (т. 3, с. 90). Суждение требует того, что Кант назвал синтезом категорий и созерцания, только путем этого синтеза вырабатывается истинный опыт (противопоставляемый голым созерцаниям). Что такое этот синтез, Кант охарактеризовал неоднозначно: иногда под ним подразумевается процесс выработки истинного опыта, иногда — что-то вроде структуры, которую содержит в себе опыт. Так или иначе, синтез, похоже, проходит две стадии: чистого синтеза, в процессе которого ощущения группируются в некую целостность, и собственно акта суждения, в котором эта общность обретает форму с помощью категорий (т. 3, с. 109). Синтез ни в коей мере не является фактом психологии, это не «эмпирический» синтез, а «трансцендентальный». Иными словами, он предполагается (как самосознание) в опыте, а не выводится из него. Я не «схватываю» свой опыт, а лотом подвергаю его синтезу. Само это «схватывание» уже предполагает, что имел место синтез. Предположим, хочу описать, как представляются мне вещи, когда я работаю за своим письменным столом. Я уже вовлечен в работу по подчинению моих чувственных впечатлений категориям (такими категориями являются «письменный стол» и «работа»). Я могу представить себе свой опыт, только описывая, «какими вещи мне кажутся», то есть используя категории познания. И наоборот, ни одна из моих категорий не будет интеллигибельна без опыта, который показывает ее применение.
Априорные категории
Эмпирики настаивали, что все понятия выводятся или каким-либо другим образом соотносятся с чувственными впечатлениями, которые поверяют их применение. Не может быть мысли, не соотнесенной с чувственным стимулом, и только этот стимул придает ей содержание. Кант выявил абсурдность таких взглядов. Он показал, что эмпирики смешивали опыт с чувственными впечатлениями. Опыт, тот действительно дает обоснование мысли, потому что вследствие описанного выше синтеза уже содержит ее в себе. Чувственное впечатление, ощущение не содержит понятия и не дает основы суждению. Чувственные впечатления не несут в себе интеллектуальной структуры, пока не подвергнутся обработке мышлением, и не могут послужить основой для убеждений. Если мы постигаем опыт, то только вследствие того, что он уже содержит в себе выведенные из него понятия. Откуда появляются понятия? Не от органов чувств. Следовательно, в самом сознании заложен некий набор понятий, которым и определяются формы его функционирования.