А силы души зависят от бренной оболочки. Если в теле движутся только густые соки, если живые волокна грубы, то духовные способности ослаблены. И вот установлен новый закон: мыслящие существа тем прекраснее и совершеннее, чем дальше от Солнца находится небесное тело, на котором они обитают. Человеческая природа, занимающая в последовательном ряду существ как бы среднюю ступень, видит себя между двумя крайними границами совершенства. Если представление о разумных существах Юпитера и Сатурна вызывает у нас зависть, то взгляд на низшие ступени, на которых находятся обитатели Венеры и Меркурия, возвращает душевный, покой. Какое изумительное зрелище, восклицает философ. С одной стороны, мыслящие существа, для которых какой-нибудь гренландец и готтентот показался бы Ньютоном, а с другой – существа, которые и на Ньютона смотрели бы с таким же удивлением, как мы на обезьяну.
Когда читаешь эти строки, на ум невольно приходит «Микромегас» Вольтера. Герой этого философского памфлета – обитатель планетной системы Сириуса, ростом в двадцать четыре тысячи раз выше человеческого, путешествует по космосу в сопровождении карлика с Сатурна, который только в тысячу раз больше человека. В конце концов они попадают на Землю, которая им кажется весьма жалкой. С большим трудом при помощи микроскопа пришельцы обнаруживают на нашей планете разумные существа, вступают с ними в беседу (это были члены французской научной экспедиции во главе с астрономом Мопертюи, измерявшей земной меридиан) и быстро убеждаются в их непроходимой тупости, которая, впрочем, не мешает обладать определенным запасом точных научных сведений.
Если бы «Микромегас» не появился на три года раньше, чем «Всеобщая естественная история и теория неба», можно было бы подумать, что Вольтер пародирует Канта. В памфлете упоминаются «силы притяжения и отталкивания» и имя англичанина Дергема, работа которого, по свидетельству Канта, впервые навела его на идею системности мироздания. И все же эти совпадения не случайны. Вольтер, осыпанный милостями Фридриха II,жил в начале 50-х годов в Пруссии; «Микромегас» высмеивал не только схоластические распри различных философских школ, но и некоторые специфические черты «Берлинского Просвещения». Увлечение астрономией было повальным. Приглашенный из Парижа Мопертюи возглавлял Прусскую академию наук. Кант хотя и не бывал в Берлине, но жил духовными веяниями, приходившими из столицы, его трактат впитал их сильные и слабые стороны. Вот почему «Микромегас» звучит сегодня как сатирический парафраз некоторых страниц кантовского труда. Впрочем, последний нам известен лучше других, ныне забытых, но в свое время пользовавшихся популярностью и содержавших куда более фантастические спекуляции, чем те, на которые решался Кант. В «Космологических письмах» Ламберта утверждалось, например, что наиболее разумные существа обитают на кометах.
Сегодня многое во «Всеобщей естественной истории…» (даже то, что не вызывает улыбки) представляется устаревшим. Современная наука не приемлет ни основную гипотезу об образовании солнечной системы из холодных рассеянных частиц вещества, ни ряд других положений, которые пытался обосновать Кант. Но главная философская идея – историзм, идея развития – остается незыблемой. «Кантовская теория возникновения всех теперешних небесных тел из вращающихся туманных масс была величайшим завоеванием со времени Коперника, – писал Энгельс. – Впервые было поколеблено представление, будто природа не имеет никакой истории во времени. До тех пор считалось, что небесные тела с самого начала движутся по одним и тем же орбитам и пребывают в одних и тех же состояниях… В этом представлении, вполне соответствовавшем метафизическому способу мышления, Кант пробил первую брешь»[1].
Создатель космогонической гипотезы, проложившей дорогу диалектическому воззрению на мир, автор двух книг и двух оригинальных статей, обративших на себя внимание, все еще числился студентом; точнее – кандидатом (так и сейчас в ГДР и ФРГ называют человека, который прослушал курс наук, но не завершил надлежащим путем свое высшее образование). Задумываясь о будущем, Кант видел себя университетским преподавателем. За годы учительства он скопил небольшую сумму, необходимую для начала академической карьеры. Дело оставалось за ученой степенью.
Незадолго до того, как ему исполнился тридцать один год, 17 апреля 1755 года Кант подает на философский факультет магистерскую диссертацию «Об огне». Это написанная на 12 листах каллиграфическим почерком латинская рукопись. Магистерская диссертация не защищалась, ее назначение – получить допуск к экзамену. Диссертация была принята, и через четыре недели Кант держит устный экзамен. Наконец 12 июня – заключительный торжественный акт возведения в ученую степень, промоция. Декан произнес речь, посвященную одной из проблем гебраистики, затем соискатель прочитал доклад на латинском языке, в заключение он обратился со словами благодарности к ученому сообществу, открывшему перед ним дверь в науку.
Но это еще не означало принятия в члены факультета. Для того чтобы магистр (или доктор – звания эти были равноценны) получил право читать лекции, он должен был пройти габилитацию, то есть защитить еще одну диссертацию. Габилитация предусматривала диспут. Поэтому титульный лист второй кантовской диссертации выглядел следующим образом: «Новое освещение первых принципов метафизического познания, каковое сочинение магистр Иммануил Кант из Кенигсберга с разрешения высокого философского факультета будет защищать в публичной дискуссии в философской аудитории 27 сентября 1755 года от 8 до 12 часов утра на предмет принятия его в число членов означенного факультета. При этом респондентом выступит кандидат богословия Христофор Авраам Борхардт из Гейлигенбейля в Пруссии, а в качестве оппонентов – студент богословия Иоганн Готфрид Меллер из Кенигсберга, кандидат прав Фридрих Генрих Самуил Лизиус из Кенигсберга и кандидат прав Иоганн Рейнгольд Грубе из Кенигсберга». Респондентом назывался участник диспута, поддерживавший соискателя. В процедуре защиты ему отводилась важная роль; от имени Борхардта диссертация была посвящена губернатору Восточной Пруссии Левальду.
Диспут состоялся в назначенное время и принес Канту звание приват-доцента, то есть внештатного преподавателя, труд которого оплачивался самими студентами. Вскоре после габилитации Кант дебютировал как лектор. Аудиторий в «Альбертине» не хватало, поэтому многие преподавали дома. Кант жил в то время у профессора Кипке, в доме которого имелось помещение, приспособленное для занятий. Здесь и состоялась первая лекция нового приват-доцента. Слушателей собралось больше, чем мог вместить зал; студенты стояли на лестнице и в прихожей. Кант растерялся, первый час говорил совершенно невнятно и только после перерыва овладел собой. Так началась его длившаяся затем 41 год преподавательская деятельность.
Уже через полгода он претендует на экстраординарную (то есть без оклада) профессуру. Ничего необычного в этом не было: его учитель Кнутцен занял профессорскую должность в возрасте двадцати одного года, и с тех пор, как он умер, она пустовала вот уже пять лет. В апреле 1756 года Кант обратился к Фридриху II с просьбой предоставить ему вакантное место и написал необходимую для этого третью латинскую диссертацию («Физическая монадология»). Диссертацию он защитил (одним из оппонентов выступал шестнадцатилетний студент Боровский, будущий его биограф), но хлопоты оказались напрасными: правительство закрыло вакансию. Прежде чем Кант станет профессором, пройдет еще 14 лет.
В первую свою университетскую зиму он читал логику, метафизику, естествознание и математику. Затем к ним прибавились физическая география, этика и механика. В магистерские годы Канту приходилось одновременно вести 4-6 предметов. Минимальная его нагрузка составляла 16, а максимальная 28 часов в неделю (включая небольшое количество практических занятий). Вот расписание одного из наиболее напряженных дней. С 8 до 9 – логика, с 9 до 10 – механика, с 10 до 11 – теоретическая физика, с 11 и до 12 – метафизика; и после обеда с 2 до 3 – физическая география, с 3 до 4 – математика.