Вид лица Натали в телефоне на мгновение оживляет искру угрызений совести. Помимо нескольких случайных эсэмэс Рамола не говорила с Натали с предрожденчика, состоявшегося два месяца назад. Неизменно практичная Рамола купила в подарок месячный запас пеленок и влажных салфеток. Уходя с вечеринки, она вручила Натали плюшевого медвежонка Паддингтона[4] и целую стопку детских книг, извиняя дополнительный подарок желанием поддержать имидж лучшей подруги.
— Привет, Натали.
— Ох, слава богу, Мола. — Прозвище — память об учебе в колледже, Натали — единственная, кто им еще пользуется. — Я пыталась дозвониться на 911, звонки не проходят. Я… — Натали замолкает и тихо плачет. — Ты дома? Мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что делать.
— Да, разумеется. Я у себя. Ты где? С тобой все в порядке? Что случилось? — Рамола испытывает сбивающее с толку ощущение, будто находится не в своем теле, а наблюдает текущий момент со стороны из недалекого будущего, до которого еще надо дожить или заслужить его, она как будто ждала этого звонка и теперь уверена, что он принесет недобрые новости.
— Я в машине. На полпути к тебе. Приеду через пять минут.
Рамола подскакивает к эркерному окну, распахивает шторы, чтобы лучше видеть стоянку.
— Почему ты не дома? Схватки начались?
— Мне пришлось бежать. Случилось ужасное. Мне реально нужна помощь. — Обычно уверенный, настойчивый голос Натали теряет силу с каждым сказанным словом, так что в конце третьего предложения напоминает лепет испуганного ребенка.
— Я помогу — обещаю.
Натали плаксиво шепчет: «Ой, твою мать», шепот переходит в судорожные всхлипы.
— Что с тобой? Ты в порядке, Натали? Мне выйти тебя встретить?
— Рука офигенно болит, — бурчит Натали, явно пытаясь взять себя в руки. — На нас напал какой-то тип. Зараженный. Пол принес в дом продукты, мы стояли в гостиной и говорили, просто говорили, даже не помню о чем… — Фраза обрывается.
— Натали, ты еще тут?
— Короче, входит какой-то тип. Открыл сетчатую дверь и ввалился прямо в наш гребаный дом. Пол попытался его не впустить, но упал и… и… и я пыталась ему помочь тоже, но Пол… — Речь опять дробится на осколки всхлипов, Натали делает глубокий, вибрирующий вздох и снова приходит в себя. — Этот тип убил Пола и укусил меня за руку.
Рамола ахает, прикрыв рот, пятится от окна, точно боится увидеть повторение сцены на автостоянке. Что тут скажешь? Чем утешить Натали?
Когда первоначальный шок проходит, в Рамоле одерживает верх врач-клиницист, этот врач требует дополнительных сведений о Поле, желает убедиться, права ли Натали и действительно ли ее муж мертв. Ей хочется спросить о ране на руке — прокушена ли кожа? — навести справки о зараженном мужчине — как он выглядит, какие у него были симптомы.
— Боже мой, Натали. Не знаю, что и сказать. Я… страшно сожалею. Пожалуйста, соберись и будь внимательна по дороге сюда. Я хочу, чтобы ты добралась целой.
— Ну, кусочек от меня уже откусили.
Трудно определить, смеется Натали или плачет.
— Ничего, мы твою руку обработаем и введем тебе вакцину. — Рамола замечает, что пользуется в разговоре с подругой царственным «мы», которое нередко употребляет в общении с пациентами.
— Мола, Пола больше нет. Пол мертв, твою мать. Что мне делать?
— Мы отвезем тебя в больницу. Немедленно. — Рамола бежит на кухню. Из-под раковины достает коробку с перчатками из нитрила. Перчатки — из клиники, дома она делает в них уборку. Прижимая плечом телефон к уху, натягивает пару перчаток и спрашивает: «Ты уже близко?»
— Только что проехала под виадуком.
Кантонский виадук из гранита и известняка — двухсотлетний левиафан, нависающий над Непонсет-стрит на высоте двадцати метров. Дом Рамолы от него всего в нескольких кварталах.
Рамола спрашивает: «Голова не кружится? Не хочешь остановиться? Я могу подъехать и тебя забрать». Она хватает сумочку с кухонного стола, дважды проверяет, на месте ли ключи от машины. Чьим бы транспортом они ни ехали, Рамола не позволит подруге сидеть за рулем. Она прикрепляет к толстовке свою медицинскую бирку. На Рамоле фланелевые брюки от пижамы, ее «удобные штаны», переодеваться нет времени.