— Как ты себя чувствуешь?
— Как ягодка. — Натали держит замотанную левую руку поверх живота.
Рамола накидывает на себя ремень безопасности и пристегивается.
— Ага. Угу. Я хотела сказать…
— Прости. Мне так страшно. Спасибо тебе, что ты со мной, везешь меня в больницу, спасибо… — Натали умолкает, смотрит в окно, качает головой, правой рукой размазывает слезы по лицу.
Рамоле хочется потянуться и похлопать Натали по плечу, но она боится отрывать руки от руля.
— Разумеется, я с тобой. И я буду с тобой весь день. — Фраза вызывает ощущение странной неловкости.
Светофор на Чапмен-стрит меняет цвет на красный. Рамола снимает ногу с педали газа. Натали спрашивает: «Ты что, хочешь остановиться?»
— Не хочу. Просто проверяю, свободен ли проезд.
Убедившись, что справа нет машин, она снова поддает газу и проскакивает перекресток трех улиц на скорости. Рамола отваживается бросить взгляд искоса на свою пассажирку, надеясь на одобрение, если не шутку.
Спрашивает: «Голова не болит? Или еще что-нибудь помимо руки? Гриппозные симптомы есть?»
— Болит голова и горло, но я кричала и плакала без перерыва.
— Не тошнит? Температура?
— Не-а. Чувствую себя дерьмово, но… не знаю… дерьмово не так, как во время гриппа. Я вся словно побитая, и пить хочется. — Натали поправляет сиденье, поворачивает колени в сторону Рамолы, потирает живот правой рукой.
— Когда мы приедем в больницу, что они со мной будут делать?
— Проведут осмотр и вколют вакцину от бешенства.
— У них уже есть новая вакцина от этой дряни?
— Вакцина от бешенства у них есть, правда, она не новая.
— А ребенок не пострадает?
— Думаю, ему ничего не грозит, но признаться, я не в курсе, бывают ли какие-либо побочные эмбриональные эффекты.
— Мне охренеть как хочется жить, так что без разницы. Нет, неправда. Разница, конечно, есть. Но я не хочу сдохнуть ради… Господи, какой ужас. Что я несу? — Натали гладит здоровой рукой живот.
— Ты, разумеется, права. Я постараюсь, чтобы они сделали все возможное для вас обоих.
Внедорожник проезжает над развязкой с шоссе I-93. На шести полосах внизу ни одной машины. Рамола вытягивает шею в обоих направлениях, надеясь увидеть хоть какой-нибудь транспорт, но шоссе словно вымерло. Как будто все люди разом исчезли. Мимолетная мысль является в образе заданного шепотом вопроса, вопроса, на который не обязательно искать ответ, он задается, чтобы выразить неверие в свалившуюся на голову неопровержимую истину: неужели это конец?
После колледжа Натали и Рамола два года снимали одну на двоих квартиру в Провиденсе. В это время Натали подрабатывала барменшей и прочитывала (точнее будет сказать «проглатывала») любой молодежный триллер с описанием очередного варианта апокалипсиса. По вечерам, когда Рамола навещала Натали на работе, они ради шутки затевали оживленные и, судя по вниманию посетителей бара, занимательные перепалки о конце всего сущего. Натали уверяла, что цивилизация — карточный домик, вытащи одну карту, и она развалится. В любой системе есть дефекты. С уверенным видом, присущим заслуженному профессору или бармену, она рассуждала о некой теореме, названной именем знаменитого математика (заставляя Рамолу прыскать с полным ртом, мимоходом роняя имя Яна Малкольма, вымышленного математика из «Парка Юрского периода») и доказывающей, что большое количество встроенных в систему защитных преград не только увеличивает вероятность системного отказа, но делает отказ по сути неизбежным. Доказательством ей служил причудливый винегрет из аварий американских систем ядерного оружия, президентского ядерного чемоданчика и ложной ядерной тревоги 1983 года в СССР. Рамола крыла тем, что по отдельности люди — слабые существа, но сама цивилизация вынослива и живуча. За исключением удара астероида или всеобщей ядерной войны, говорила она, человеческое общество успешно преодолевало и еще не раз преодолеет любые напасти. Рамола приводила в пример множество стран и социумов (как современных, так и древних), в которых происходили жуткие природные катастрофы и опустошительные войны, рушилась экономика, распадалось государство, в то время как их граждане приспосабливались и выживали. Свои реплики Рамола разбавляла периодическим поднятием бокала и тостом: «Жизнь сама найдет дорогу».
Распластавшийся внизу пустынный хайвей пока еще не признак и не знамение конца света. Рамола одергивает себя, негодуя, что поддалась парализующей безбрежности и безнадеге апокалипсиса. Человеку, конечно, свойственно бояться, однако нельзя позволять страху помыкать тобой, страх — источник безрассудных поступков и ошибочных решений.