Друг: Да, тебе везло. Все тридцать раз везло. Сколько ещё ты будешь испытывать судьбу? Не гневи Бога, Саша! Однажды твоя удача может закончиться.
Пушкин: Все мы там будем…
Друг: Вот только ты торопишься впереди всех, хочешь пролезть без очереди! Что, так зажился на этом свете?
Пушкин: Послушай, господа все стреляются и ничего.
Друг: Вот господа пусть и стреляются, коль им заняться нечем, коли свою жизнь они ценят не больше, чем стоит одна пуля для дуэльного пистолета. Сколько можно, Саша, остановись, твоя гордость тебя погубит.
Пушкин: Я не думаю, что это гордость. Дело чести…
Друг (прерывает): Дело чести это тебе однажды поперёк горла встанет, и что ты тогда будешь делать?
Пушкин: Я так не думаю. Знаешь, что говорит русский человек? Кому суждено утонуть…
Друг (язвительно): …тот и в луже захлебнётся. Знаю. Только вот ты явно
испытываешь свою судьбу на прочность или своего ангела-хранителя. Ты поэт, Саша, ты нужен России!
Пушкин: Я не думаю, что я настолько нужен России.
Друг: Нужен.Все эти мысли, что тебя сейчас обуревают, мимолётны. Ты сам всё увидишь.
Пушкин: Есть и более талантливые люди. Я читал стихи Миши Лермонтова – они весьма и весьма хороши.
Друг: И ты думаешь, что он заменит тебя? Кто заменит тебя, подумай о России!
Пушкин: О России есть кому подумать и без меня. Государь окружил себя довольно умными и рассудительными людьми.
Друг (ухмыляясь): От тебя ли, Саша, я слышу это? Не твои ли были слова:
Самовластительный злодей,
Тебя, твой трон я ненавижу!
Твою погибель, смерть детей
Со скорой радостью вижу!
Пушкин: Это было давно. Я был глуп и юн. Всё по-другому теперь, всё иначе.
Друг: Да, по-другому. Тебе повезло, что ты не оказался тогда там, на Сенатской площади. Всё могло закончиться действительно иначе.
Пушкин: Да, я не был там. На это были свои причины.
Друг: Видимо, у тебя очень сильный ангел-хранитель. И Бог хранит тебя. Да, ты был бы там, и чем бы ты закончил? Посмотри на них, посмотри на тех, кто восстал против императора. Что с ними стало? Хотел бы также? Да в лучшем случае твой конец был бы – острог. А то и просто – виселица!
Пушкин: Но они мои друзья. Были и остаются ими. Это справедливо и верно, если бы мы все вместе разделили эту участь.
Друг: Ты и сам немало пострадал. Сколько раз ты был в ссылке? И за что? Стишки, фельетоны, вольнодумные мысли… Разве этому тебя учили в Царском селе?
Пушкин (усмехается): В Царском селе нас учили кланяться пустому креслу. А потом и императору. А самодержец… Он сидел и откровенно скучал. Разве что церемониальный порядок не позволял ему открыто зевать. А мы… Мы вышли достойными учениками своих наставников.
Друг: Не юродствуй, тебе это не к лицу. Ладно, ты не хочешь щадить себя, так пощади свой талант!
Пушкин: Мой талант? Я буду рад, если меня будут помнить хотя бы 10 лет.
Друг: А как же твои стихи, Александр? Вот эти вот:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа…
Пушкин (подхватывает):
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа!
Друг: Вот именно. Это то, о чём я говорил – твоя гордость. Выше Александрийского столпа, выше всех других!
Пушкин: Ни в коем разе, никогда я не ставил себя выше других. И скажи мне, разве гордость – это плохо. Разве человек не должен испытывать гордость за то, что он человек?
Друг: Да, но не когда эта гордость приводит к смерти, причём смерти весьма глупой. Дуэль! Ещё одна! Подумать только! Ну, ладно, хорошо, тебе не жалко себя, подумай о Натали. Как она переживает за всё, что ты натворил! Все эти твои выходки в свете…
Пушкин (в гневе вскакивает с кресла, опрокидывает его): Хватит! (хватает посвящение Натали, комкает в руке, выбрасывает в сторону) Хватит. Не тебе меня этим попрекать. Или ты думаешь, я не знаю, что обо мне говорят в высшем свете? С кем меня сравнивают? Все эти смешки придворных дам за моей спиной? Все эти осуждения? «Ах, Пушкин, он держится при дворе только за счёт своей жены!», «О да, Николай известный дамский угодник!», «А какая красавица, за кого вышла!», «Подумать только – потомок Арапа!», «А его стихотворения, это же так, баловство, пригодное только услаждать слух глупых дам в салонах». Хватит! Есть такое слово, друг мой – честь…
Друг: Честь? Знаешь ли ты, сколько и какие мерзкие поступки прикрывались этим словом? Что ж, если ты так высоко чтишь свою честь, то зачем решился марать её об этого несчастного французишку Дантеса? Кто он, Саша? Да если бы не Геккер, то его место было бы в придорожных каабах, там бы он и остался, как последний пьяница. В лучшем случае – должность особо приближённого в каком-нибудь полку. И это, ты считаешь, достойно твоей чести?