чтобы запрятать глубоко,
да жерди в пляс отправить.
пусть голос будет зов рожка,
рука мастеровита,
а сердце… крепче, раз башка
соломою набита, –
так мне рассказывал Шестой,
с кобылой рядом стоя,
а снег уже был крупным столь,
как не всегда зимою;
окоченев в обносках кофт –
что двинет эти жерди?
вал: крутит руки, гонит кровь,
ужели ком предсердий?
лепи, мой скульптор, кровь и жир –
подобно человеку,
чтобы я чувствовал и жил,
для Дамы Крести некой…
из головы меня лепи,
ты, скульптор, гениален –
чтоб сердце было, как люпин:
по розовой спирали,
раскинув зелень листьев-вен,
кровь будоражит тельце;
с трухой одною в голове,
да лишь с горящим сердцем.
как сквозь кулису – через пар,
что из ноздрей кобылы,
глядели, как творец копал
для сердца в почве стылой.
как черпал тесто из земли,
дёрн поднимая с жаждой;
как сердце белое лепил,
бескровное пока что;
бугры проворно уточнял,
держа ком белый скользкий,
поглядывая на меня
зачем-то, Антокольский.
когда готово было то,
что нужно человеку,
ларец достал, затем в него
он положил поделку.
– о, этот маленький ларец,
уж очень многим нужен:
защита глиняных сердец
от пальцев неуклюжих, –
сказал Шестой, – я с ним пойду,
а ты седлай лошадку,
бегите прочь: я встречу ту,
что ставила на грядку;
не застрелившегося мать,
а та, ради которой
цветов беременная рать
моей была опорой.
Снежинка заберёт отсель –
из Леса, царства арок;
а я ларец заветный сей
ей отнесу в подарок.
благодарю тебя, мой друг,
за разум и за смелость, –
ушёл, не пожимая рук.
остаться мне хотелось,
но сел на лошадь – и несёт,
да по-живому грузно;
так живописно, как полёт
сороки над капустой.
а я, во времени застряв,
не знаю эти тропы –
из середины октября
как ехать в август тёплый;
один, да мистика вокруг…
боюсь, и дрожь – в колени…
Снежинка, твой белёсый круп
теперь моё спасение.
волшебный час, где сон за сном…
не удивляюсь ныне;
а снег, что хор, гудит псалом,
летя к земле с вершины.
гудит октябрьская метель
и листья белым красит;
о, Дама Крести, неужель
ты выйдешь в ипостаси?
ты выйдешь и покажешь лик,
в моё посмотришь рыло;
одной тебя не ради ли
со мной всё это было?
я этого не пропущу!
постой, Снежинка, рано –
и следом вожжи, как пращу,
на кисть мотаю рьяно.
пока совсем недалеко,
хочу узнать, хоть тресни!
взглянуть бы хоть одним глазком
на эту Даму Крести.
назад, Снежинка, говорю –
сильнее любопытство;
чтобы Шестой не видел, крюк
дадим – и лошадь мчится.
сгущает краски Лес ещё:
вот месяц встал из ножен;
что в этой даме он нашёл?
что я где дом заброшен?..
а снег не перестал кружить:
небесный хор настроен,
и мы несёмся во всю прыть
под сим поющим роем.
и вот уже метёт пурга,
мигая дискотекой,
вдруг спуск, затем подъём: курган,
на нём два человека…
остановились, и спина
в мурашках, да и тело…
Шестой, а рядом с ним она,
стоит в одеждах белых…
мы у подножья; снежный шум,
и плохо вижу внешность,
но сразу понял, почему
она такая нежность…
я сразу понял, для чего
всё было – то, что было;
застывший пугалом и горд,
и низок, птиц страшила…
*
– четыре дня я шёл к тебе,
отсчёт со дня рождения;
молчал и вдохновенно пел,