— Почему? — удивилась Мэгги.
— Всё началось из-за браслета, который моя мать увидела, прогуливаясь по магазинам с Викторией. Он лежал на витрине, и они зашли в магазин, там мама примерила украшение и сказала Вик, что обязательно должна его получить. Домой они пришли возбуждённые, и с того дня мать только и говорила, как она хочет получить браслет на Рождество. Она подробно рассказала отцу об украшении и постоянно спрашивала, купит ли он его и когда купит. В общем, подарок стал главной темой. А когда наступило Рождество, браслета не оказалось.
— А что он подарил взамен? — с испуганным любопытством поинтересовалась Мэгги.
— Точно не помню. Кажется, блендер. Мать так разозлилась, что пригрозила больше никогда не отмечать Рождество.
— Никогда?
— Никогда. Мне кажется, она просто искала оправдание, чтобы избавиться от этой головной боли. Мы, дети, почувствовали облегчение и с тех пор всегда отмечали праздник с друзьями, ходили в кино или придумывали ещё что-нибудь. — Видя выражение лица Мэгги, Марк почувствовал, что должен продолжить рассказ. — Однако история на этом не закончилась. Смешно, но для нас Рождество никогда не было тем замечательным праздником, каким его воспринимали все остальные. Но Виктория так переживала насчёт рождественской истории, что уговорила меня, Сэма и Алекса купить браслет матери на день рождения. Мы все подрабатывали и экономили на всём, и однажды Вик преподнесла матери красивую коробочку с огромным бантом. Когда та развернула подарок, мы все ожидали взрыва эмоций — слёз или бурной радости. Но вместо этого… Мать словно не узнала браслет. Она сказала: «Как мило. Спасибо», на этом всё и закончилось. Я никогда не видел, чтобы она его носила.
— Потому что дело было не в браслете.
— Именно! — Марк задержался взглядом на лице Мэгги. — Как ты догадалась?
— Важно не то, из-за чего ругаются муж и жена. Есть глубоко скрытые причины, почему они вообще ругаются.
— Когда я с кем-то спорю, то всегда делаю это по известной причине. В этом вопросе я весь на поверхности.
— А о чём вы спорите с Шелби?
— Мы не спорим.
— Никогда и ни о чём?
— Это так плохо?
— Нет. Совсем нет.
— Но вы думаете, что плохо.
— Ну… Я думаю, это зависит от причин. Одно дело, если вы не спорите, потому что пришлось бы спорить буквально обо всём. И совсем другое, если вы оба не прикладываете усилий к развитию отношений.
Марк подумал и сказал:
— Как только приеду в Сиэтл, попробую устроить с ней перепалку. Вот тогда и выясню.
— Пожалуйста, не надо, — со смехом попросила Мэгги.
Казалось, они проговорили не больше десяти — пятнадцати минут, но неожиданно Мэгги заметила, что люди собирают вещи, готовясь к прибытию в Анакортс. Паром пересекал пролив Росарио. Унылый гудок заставил её с раздражением понять, что полтора часа пролетели с невероятной скоростью. Мэгги показалось, что она очнулась от транса. Это плавание стало для неё самым весёлым событием за последние месяцы. А возможно и годы.
Поднимаясь с сидения, Марк посмотрел на Мэгги с обезоруживающей полуулыбкой.
— Эй! — позвал он её с нежностью, от которой она в затылке почувствовала приятное покалывание. — В воскресенье вы возвращаетесь на пароме?
Она тоже поднялась, невыносимо остро ощущая его присутствие и жадно впитывая мельчайшие подробности: жар его кожи под хлопчатобумажной рубашкой, место, где чёрные блестящие, как ленты, пряди волос лёгкими завитками касались загорелой кожи его шеи.
— Наверное.
— В два сорок пять или четыре тридцать?
— Пока не знаю.
Марк кивнул, не настаивая на ответе.
Когда он ушел, Мэгги накрыло смешанное чувство удовольствия и тоски. Пришлось напомнить себе, что Марк Нолан был запретным плодом. Мэгги не доверяла себе, и её влекло к этому мужчине очень сильно, но она совершенно не была готова к риску, который он собой олицетворял.
И никогда не будет готова.
В некоторых случаях рискнуть разрешается только однажды.
Глава 5
Выросшие в Эджмуре, что неподалеку от Беллингема, Мэгги, её братья и сёстры вдоль и поперёк исследовали тропинки горы Чаканат, не забывая устраивать игры на побережье Беллингемского залива. В этом тихом местечке открывались великолепные виды на Сан-Хуан и Канадские горы. Кроме того, неподалеку располагался Фейрхэвен, где вы могли бы посетить уникальные магазины и галереи, или поесть в ресторанчиках, официанты которых всегда расскажут вам о самых свежих уловах и о тех местах, откуда они были доставлены.
Беллингем соответствовал своему прозвищу «Город, обуздавший волнение». В нём царила атмосфера покоя и непринуждённости, в такого типа месте вы могли вести себя настолько эксцентрично, насколько вам того хотелось, и при этом всегда найти для себя компанию. Автомобили здесь были облеплены всевозможными видами бамперных наклеек. Рекламно-агитационные щиты политических конкурентов усеивали придомовые лужайки, словно луковицы весенних цветов. Ни одно из вероисповеданий не возбранялось до тех пор, пока вы не пытались навязать его другим.
После того, как сестра Мэгги, Джилл, заехала за ней в Анакортс, они отправились на обед в исторический район Фейрхэвена. Мэгги и Джилл, будучи самыми младшими из детей в семье Норрисов с разницей в возрасте лишь в полтора года, всегда были близки. Сёстры окончили школу с разницей в один год, ездили в одни и те же лагеря, делили горечь крушения подростковых грёз о своих кумирах. Джилл была подружкой невесты на свадьбе Мэгги, и в свою очередь попросила Мэгги стать старшей подружкой невесты на своей предстоящей свадьбе с местным пожарным Дэнни Страудом.
— Я рада, что нам удалось урвать немного времени только для нас двоих, — сказала Джилл, когда они приступили к тáпас[30], сидя за столиком во «Флэтс», небольшом испанском ресторанчике с невероятных размеров венецианскими окнами и крошечным внутренним двориком, окружённым цветочными горшками. — Как только я доставлю тебя домой к родителям, тут же налетит рой родственников, и нам не удастся с тобой и парой слов перекинуться. Тем не менее, завтра вечером тебе всё-таки придётся выкроить немножко свободного времени, чтобы кое с кем встретиться.
Рука Мэгги застыла, не донеся стакан сангрии[31] до рта.
— С кем? — осторожно спросила она. — Для чего?
— С другом Дэнни, — ответила Джилл, старательно изображая будничный тон. — Он очень симпатичный парень, такой милый…
— Ты уже говорила с ним?
— Нет, сначала я собиралась переговорить с тобой, но…
— Хорошо. Потому что я не хочу с ним встречаться.
— Почему? У тебя кто-то появился?
— Джилл, неужели ты забыла причину, по которой я нахожусь в Беллингеме в эти выходные? Сегодня вторая годовщина смерти Эдди. Последнее, чего мне сейчас хотелось бы, так это с кем-то встречаться.
— А мне казалось, что это будет очень подходящим временем. Прошло уже два года. Держу пари, ты ни разу не была на свидании с тех пор, как умер Эдди, я права?
— Я ещё не готова.
Им пришлось прервать беседу, когда официантка принесла сэндвич из хрустящего деревенского хлеба с байоннской[32] ветчиной, жареной перечной колбасой и сыром. Эти сэндвичи всегда были порезаны на три части, из которых средняя — самая сочная, ароматная, и тающая во рту.
— А как ты узнаешь, когда будешь готова? — спросила Джилл после ухода официантки. — У тебя установлен таймер или ещё что-то в этом роде?
Потянувшись к сэндвичу с байоннской ветчиной, Мэгги наградила сестру взглядом, в котором смешались привязанность и раздражение.
— Я знаю кучу одиноких симпатичных парней в Беллингеме, — продолжала Джилл. — И могла бы свести тебя на раз-два. Но нет, ты предпочла спрятаться во Фрайдей-Харборе. По крайней мере, тебе стоило бы открыть бар или магазин спортивных товаров, где можно было бы повстречать парней. Но игрушечный магазин?
30
Тапас (исп. tapas, мн.ч., от слова tapa — крышка) — в Испании любая закуска, подаваемая в баре к пиву или вину. Может заключаться как в орешках, чипсах или маслинах, так и в самостоятельных блюдах (например, «пинчо моруно», шашлык из свинины, или «пинчос доностьяррас» в Сан-Себастьяне — множество различных холодных и горячих закусок). Часто мелкие «тапас» включаются в цену напитка.
31
Сангрия (исп. sangría от исп. sangre — кровь) — испанский слабоалкогольный напиток на основе красного вина с добавлением кусочков фруктов, сахара, а также небольшого количества бренди и сухого ликёра.
32
Байоннская ветчина (Bayonne Ham) — самая известная французская ветчина. Готовят её сушкой на открытом воздухе, после чего солят. Название происходит от имени города Байонна на юго-западе страны. Байоннская ветчина завоевала славу ещё в XVI веке, хотя документально подтверждено, что уже с 1462 года крестьяне предлагали окорока на пасхальной ярмарке, которая ежегодно проводилась в центре старого Байонна. Позже окорок стали вывозить в европейские страны через порт Байонну. Во все времена эта ветчина считалась деликатесом — Франсуа Рабле включил её в меню Гаргантюа, а Генрих IV приказывал регулярно доставлять ему байоннский деликатес в Париж. На готовом окороке ставится логотип Консорциума производителей байоннского окорока и маркировка Jambon de Bayonne, с указанием, что он сушился и созревал в адурском бассейне, а также название и адрес сертифицирующего органа.