- Стой сейчас же, Моринготто! – раздался гневный крик преследователей.
«И не подумаю!»
Он оттолкнулся от бревна на берегу, скользя по гладкому льду, врезался в какую-то парочку, перепрыгнул через ребенка, оказавшегося прямо под ногами, и разразился сдавленной бранью, когда пришлось переметнуться обратно в облако, чувствуя, как бесплотную форму рвет на части от муки.
Мелькор собирался свернуть к югу, подальше от Валмара, но Тулкас и Ингвион гнали его севернее: туда, где возвышалась проклятая сосна Тавробэля. Он удирал, петляя между изумленными эльдар, которые даже не успевали осознать, что происходит, ломился зигзагами по издевательски праздничным улицам между фонтанов, ярких домов и садовых дорожек. Наконец, съехал по хрустальным перилам к одной из оранжерей Кементари. Там погнавшийся за ним Тулкас опрокинул горшок орхидей, а сам Мелькор свалил под ноги айну ящик апельсинов, по яростной брани поняв, что ловушка увенчалась успехом. Скакун Ингвиона и вовсе был вынужден перейти с галопа на рысь в переполненном городке у подножия Тавробэля.
Он знал, что хрупкость жилищ эльдар вынуждала Тулкаса сохранять форму, близкую к квенди. И как бы он ни был быстр, догнать Мелькора, срезавшего путь самым непредсказуемым путем, словно бешеная ящерица, у него пока не получалось.
Мелькор вырвался из оранжереи, свалив поперек дороги персиковое дерево в большой кадке. Мысленно простонав и от боли, и от необходимости раздавить обожаемые персики, айну проскользнул под брюхом коня Ингвиона облаком и бросился к широкой поляне, окружающей Тавробэль. Сосна возвышалась до самых небес гигантским праздничным украшением: хрустальные игрушки, самоцветы, огни и светящиеся ожерелья висели на каждой ветке, превращая дерево в мерцающее украшение всего Амана.
Он принял воплощенное обличье, чувствуя короткое облегчение от уходящей муки, раздирающей фэа. А потом ощутил, как левое бедро резануло чудовищной обжигающей болью, а в снег перед ним вонзилось золотое копье.
Мелькор с криком припал на колено и, словно в кошмаре, заметил, как на снег струится кровь: неестественно яркая, дымящаяся и горячая. А обернувшись, увидел, что проклятые твари догоняют его с ужасающей скоростью. Скакун Ингвиона несся во весь опор. От быстрого бега Тулкаса только что земля не дрожала.
«Проклятье, проклятье, проклятье».
На него предательски навалилась усталость: от боли в ноге, которая почему-то расползалась от бедра к колену обжигающим ядом, от боли, которой теперь каждый раз мучилось невоплощенное фэа, и от чудовищной растраты сил на то, чтобы перекидываться то в одно, то в другое обличье. Разумеется, заживать рана, нанесенная ваниарским копьем, не пожелала!
«Они так меня точно загонят и скуют. И скажут, что Сильмариллы я спрятал, даже если сам Фэанаро сунул их куда-нибудь в фонтан и забыл об этом!»
Путь у него пока оставался лишь один – вверх.
«По крайней мере, лошадь на сосну не заберется».
Отчаянным рывком Мелькор дернулся наверх, к нижним ветвям сосны, поневоле охнув от боли в бедре: проклятая рана мешала двигаться, сковывая жжением до непроизвольных слез.
Спасибо Майрону – он хотя бы успел переплести его волосы в косу и они не застревали в каждой ветке. Он выдавил из себя еще остатки сил: на то, чтобы у воплощенного тела появились когти, которыми можно цепляться за ствол.
Мелькор лез наверх, проклиная все на свете. Усталость от растраты сил была такой, что даже у фана почти темнело в глазах. Живот скрутило холодом от ужаса, когда он ощутил, как сосна под ним содрогнулась от пинка, вынудив вжаться в огромный ствол: шершавый, морозно пахнущий смолой и древесиной.
- Слезай оттуда, Моринготто! – раздался вопль Тулкаса.
За ним на стволе оставался кровавый след. Кровь шипела на воздухе, отравляя дерево. Одежда перепачкалась в липкой смоле. Мелькор мысленно выругался и зажмурился, чувствуя, как по лицу царапают ветки и иголки: такие густые, что ничего не видно.
- Провались в бездну, Астальдо! – крикнул он в ответ.
Он цеплялся когтями за ствол, как какая-то белка, отталкивался здоровой ногой, подтягивая себя выше, выдыхал, чувствуя прилив боли в бедре, и лез дальше. Проклиная бьющие по голове хрустальные звездочки и шишки, которые он старался сбрасывать вниз на голову Ингвиона или Тулкаса. А еще – смолу и иголки, пачкающие, дергающие и царапающие волосы и лицо. Коса уже растрепалась и болталась ниже бедер, как и до того, как волосы заплел Майрон, а потому застревала в каждом суку.
Мелькор знал, будто бы Тавробэль простирается до самого Купола Варды. Да и видел, как та зажигает на верхушке сосны каждый раз звезду.
Но он ненавидел высоту. Он терпеть не мог звезды – особенно когда они находились слишком близко. И все-таки продолжал цепляться когтями за дерево, нещадно сдирая ладони в кровь, упирался здоровой ногой в ветки, жмурился от лезущих в глаза игл и ругался, когда приходилось опираться на раненую. Некоторые ветки угрожающе трещали под его весом, норовя каждый раз обломиться.
«Ну, заберешься ты наверх, и что дальше?!»
- Спускайся немедленно и понеси наказание за свое воровство, Моринготто! – раздался крик Ингвиона.
«Ах ты, тварь. Ладно, потом решу, что дальше».
- Оставьте меня в покое оба! Я не собираюсь к вам спускаться!
Мелькор подцепил огромную хрустальную шишку с кулак размером и швырнул вниз. Он надеялся, что на голову Тулкасу. Снизу раздалось приглушенное ругательство.
Спустя несколько часов Майрону начало казаться, что он один во всем Тирионе не приготовил подарки. Весь город вокруг него веселился, а квенди проводили время, счастливо прогуливаясь по прекрасным улицам, лакомились фруктами и сладостями, дарили друг другу цветы и совершенно не думали о делах.
У Майрона тем временем уже рябило в глазах от лент, шкатулок, пергаментных бирочек, снова лент и шкатулок, стеллажей, столов, украшений – и всего, что прилагалось к подаркам. Большинство эльдар делали в праздник подарки своими руками: кто что мог. Майрон слышал, будто в подарок могли поднести и торт. Или корзину восхитительно сделанных пирожков. Или варенье.
В доме Фэанаро стояли предназначенные для подарков столы с вежливой просьбой подписывать, кому предназначается дар, но бегать туда-сюда, относя по подарку, Майрон не решился, поэтому был вынужден таскать с собой все, что он надумал подарить кому-либо.
Кроме того, он понятия не имел, следовало ли нести туда же подарок Мелькора. Пометавшись какое-то время, он счел, что следует, раз уж Нерданэль пригласила их к столу.
С даром для госпожи все было довольно просто. Он не так давно сделал прекрасный браслет с изумрудами: непохожий на то, что обычно создавал Фэанаро, и чем-то напомнивший Майрону очертания тех скульптур, что делала Нерданэль, обращаясь только к своему воображению. За радушие и тепло квенди заслуживала подарка, достойного и королевы.
Мариэль он выбрал лаконичную брошь в виде цветка Тэльпериона из жемчуга и серебра – изысканную, но вряд ли претендующую на символичность вещицу, которая могла понравиться любой из дев нолдор. Тьелпэ – механического соловья собственного изготовления, разливавшегося переливчатой трелью. Менее всего Майрон ломал голову над подарком Канафинвэ: прекрасные струны нашлись для музыканта будто бы сами собой. Взамен них подношением мастеру Майрон оставил золотое кольцо своей работы. Для Руссандола он завернул в украшенную лентами корзину две банки домашнего варенья и присовокупил к этому льняной мешочек чая с малиной и перцем, перевязанный красной лентой: варенье же было из еловых шишек и из апельсинов.