Поэтому он кивнул в сторону дверей.
- Хорошо. Так и быть, помогу тебе.
Промучившись с полчаса, он все же разместил одну из широких постелей со второго этажа на застекленной террасе. Прямо среди тех цветов и деревьев, которые там росли. Мелькор помогал мало: больше неловко маялся в их крошечном саду и смотрел, чтобы Майрон не снес своими передвижениями половину горшков. Двигать огромную конструкцию Мелькору с его раной он не позволил.
Закончив с кроватью, Майрон ненадолго плюхнулся на нее, глядя, как звездный свет играет на гранях стеклянного купола террасы. С неба, смешиваясь со звездами, падал тихий крупный снег. Вокруг выступали из уютного полумрака причудливые темно-зеленые силуэты, блестящие широкими листьями и ажурными ветвями, больше похожие на диковинный лес. Под стеклянным потолком змеились ползучие плющи и гирлянды, которые Майрон вешал к празднику. Если бы не стеклянный блеск потолка – можно было подумать, что спишь под открытым небом, глядя на звезды, и со всех сторон тебя окружает и защищает причудливый зеленый лес, наполненный сладковатым запахом крупных алых цветов.
Майрон любовался недолго и уже собирался уйти и предоставить Мелькору возможность выспаться, когда вала, вместо того, чтобы лечь, как будто в нерешительности опустился на кровать, забрался на нее с ногами и придвинулся ближе, оглядываясь по сторонам. По напряженной позе и крепко сжатым губам Майрон прекрасно видел, что Мелькору было неуютно.
«Да что ж с тобой такое-то».
- Мэлко? - тихо позвал валу Майрон, положив руку ему на локоть. – Ты что?
Мелькор чуть поморщился, словно что-то причиняло ему неудобство или боль.
- Не знаю.
Майрон вздохнул и уселся рядом с ним, вытянув ноги на постели, а потом прочел в глазах Мелькора то же самое понимание, которое грызло самого Майрона весь вечер: в воздухе душно и плотно висела какая-то нелепая и неуместная, странная близость. Почти неестественная. Но в ней чудилось столько тепла и покоя, что Майрон не верил даже собственному чутью.
Майрон до сих пор чувствовал, что от Мелькора чуть-чуть пахло вишней. И хвоей. И морозом. Он сонно моргал, поправлял волосы и больше не внушал ни капли ужаса перед величием, зато казался простым, родным и пугающе уязвимым.
«Сделай уже что-нибудь».
Мелькор бросил на него короткий взгляд, и Майрону показалось, что в нем странным образом смешались обида, холодность, разочарование и капелька надежды.
В его памяти почему-то пожала плечами Нерданэль.
«Он замерз, но никогда бы не признался в этом. А еще не признался бы в том, насколько ему нужно, чтобы его хоть кто-нибудь обнял».
Но объятия уже были. И объятий почему-то оказалось мало. Если бы Майрона спросили, почему он потом сделал то, что сделал - он бы не смог ответить. Просто знал, что так было правильно. Каждое следующее прикосновение он позволял себе лишь потому, что Мелькор почему-то не сопротивлялся, не выказывал отвращения, не пытался прогнать его и говорил этим больше всяких слов.
События, занявшие во времени доли секунд, казались такими яркими, словно выжигались в памяти и тянулись минутами. Вот пальцы, будто чужие, пробежали по темно-изумрудному шелку ночной одежды – от плеч к груди. Вот ладони, чувствуя теплый и жесткий бок, скользнули между локтем и телом, плотно обнимая Мелькора со спины за талию. Вот качнулись чужие крупные кудри, горьковато пахнущие травами, и Мелькор подался вперед, прижимаясь грудью к груди ближе и крепче, и вот видно, как высвечивают звезды тень от ресниц, как блестят черные, будто и без зрачков, глаза. Как глубока и темна тень на щеке от острой скулы. Майрон чувствовал, как пальцы Мелькора неловко пробегаются по его спине – щекотно, вдоль позвоночника, а ладони накрывают лопатки.
А вот сначала неловко столкнулись лбы, и теплом чувствуется чужое дыхание. И немыслимое, робкое, бережное прикосновение губ к губам, сухим и теплым. Ресницы чуть-чуть задевали друг друга. Носы смешно и неловко мешали.
Майрон тихо и ошеломленно выдохнул, когда короткий бережный поцелуй разорвался, а Мелькор молча уткнулся ему в плечо, как будто разом вверив всю усталость.
Чуть-чуть ущипнула разве что мысль, брошенная сквозь осанвэ.
«Если ты скажешь сейчас хоть слово по поводу этого, я тебя уничтожу».
Майрон тихо усмехнулся Мелькору в висок и прижал его к себе крепче, зажмурив глаза. Он сам не верил в то, что случилось за эти жалкие минуты.
«Не скажу. Ничего не скажу».
Объятия разомкнулись сами собой, когда на них сверху упало что-то легкое, жесткое и пряно пахнущее.
- Эй! – Майрон протестующе зашарил по подушкам и одеялу в поисках настырного растения. Первым его нашел Мелькор: бледную угловатую веточку со снежно-белыми ягодами.
Вала изумленно проморгался, а потом начал смеяться в голос, и Майрону показалось, что смех звучал нервно, а щеки Мелькора в полумраке опять начинают краснеть.
- Майрон, это проклятая омела.
Он почувствовал, как лицо стремительно пунцовеет, и даже потер его руками.
«О, Эру. Омела!»
Более неловкую ситуацию и представить было сложно. Он сокрушенно покачал головой.
- Давай-ка спать. Хватит с нас сегодня.
Он поправил подушку Мелькора, взбивая ее, и только сейчас с удивлением заметил, что одеял на постели оказалось два. И подушек – две.
«Что?..»
Майрон нерешительно подвинулся, оглядывая постель, и бросил на Мелькора вопросительный взгляд, не вполне уверенный, что верно понял происходящее. Мелькор молчал, глядя на него серьезно и задумчиво.
«Серьезно?.. Мелькор, какого?..»
У него даже дыхание вышибло из груди на мгновение.
Он очень медленно лег и отвел руку в сторону: недоуменно и не разрывая взгляда, будто бы позволяя Мелькору принять любое решение, какого бы тот ни хотел. Словно общался с пугливым диким зверем, который мог сбежать или разорвать его в любую секунду.
- Иди сюда? – шепот прозвучал наполовину вопросом, наполовину приглашением.
Майрон прерывисто выдохнул, опять не веря в происходящее, когда Мелькор пошуршал одеялами, устраиваясь, а затем придвинулся вплотную, положив голову ему на плечо. Он прижимался к Майрону крепко и уютно, устроив одну руку у него на талии, а вторую – под подушкой.
Майа все еще ошеломленно обнял Мелькора поперек спины, поглаживая вдоль позвоночника.
Они касались друг друга лбами, кончиками носов и ресницами прикрытых глаз, пока Мелькор не повернул голову, рассматривая небо над головой, а Майрон не почувствовал его теплое дыхание на ключице и шее. Он прижался щекой к распушившейся макушке Мелькора и бережно провел ладонью вдоль его бока, как будто убаюкивая.
Мелькор шепнул ему в шею так тихо и сонно, что оказалось чуть слышно:
- С серединой зимы, Майрон.
На стеклянную крышу над ними беззвучно и медленно падал снег, белый и сверкающий. В исчерна-синем бархатном небе искристо сияли звезды: золотом, серебром и лучистыми сапфирами. Майрону казалось, будто они недолго любовались ими, но когда опустил взгляд, то понял, что Мелькор заснул. Осторожно, боясь потревожить, он больше дыханием, чем губами коснулся пушистой макушки валы, тихо шепнув в ответ:
- Спи. С серединой зимы, Мэлко.
*”Успокойся, брат”. - Словарь на валарине содержит здесь от силы пару десятков слов и не имеет внятных известных грамматических правил, как квенья. Я позволил себе использовать в качестве «заменителя валарина» исландский. Он бывает похож по общему звучанию, а в данном случае мне просто понравилось, как мягко звучит эта фраза.