В Кремле должны были серьезно взвесить свою политику в случае начала конфликта между Германией и англо-французской коалицией. Это был бы уже не просто баланс между враждующими группировками, а нечто другое.
В общем плане советское руководство, послав сигнал Берлину еще в марте 1939 г., уже показало свою готовность осуществить корректировку или даже смену своего внешнеполитического курса. Теперь на исходе августа в результате очевидной неудачи переговоров военных миссий Англии, Франции и Советского Союза и по мере успешного завершения экономического и кредитного соглашения с Германией Сталин все более склонялся к выбору в пользу соглашения с Гитлером.
Историкам хорошо известны драматические события между 18 и 23 августа 1939 г., когда из Берлина ежедневно и почти ежечасно бомбардировали Кремль телеграммами, настаивая на немедленном приезде германского министра иностранных дел И. Риббентропа в Москву для подписания договора. Из документов также видно, что, в принципе соглашаясь с этим, в Москве хотели немного оттянуть развитие событий.
И тогда Гитлер бросил на чашу весов свой сильнейший аргумент и козырь — он выразил готовность подписать секретный протокол о разделении сфер влияния в Восточной Европе. Можно себе представить настроения, которые были тогда в кругах советского руководства. В течение многих лет Советский Союз находился в состоянии, близком к изоляции, в жестком капиталистическом окружении. Влияние Советского Союза на развитие мировых событий было весьма ограниченным.
Ранее упоминалось, что на переговорах летом 1939 г. советские представители выдвигали требования о пропуске советских войск в случае возникновения конфликта через территорию Польши и Румынии, что сулило Москве усиление ее позиций в Восточной Европе. Но теперь без всякого конфликта, а напротив, избегая его, появилась перспектива включения в советскую сферу влияния старых исконных территорий, бывших владениями Российской империи. Линия разграничения интересов или сфер влияния, на которую соглашались в Берлине, позволяла включить в советскую сферу часть Польши (населенной в своем большинстве украинцами и белорусами), Прибалтику, Бессарабию и даже Финляндию.
Естественно, подобная перспектива оживила старые настроения Кремля: она давала Сталину возможность реально подумать о том, чего он не мог даже себе представить на протяжении 20-х и 30-х годов. Разумеется, немецкие предложения еще не предрешали вопроса об окончательной судьбе этих территорий. Подписание договора с Германией меняло всю геополитическую ситуацию в этом европейском регионе. Кроме того, как казалось в Кремле, такое решение давало существенные гарантии обеспечения безопасности страны. Советский Союз мог в полной мере использовать ожидаемое столкновение между Германией и англо-французским блоком, оставаясь как бы в стороне от военного противостояния двух империалистических группировок.
Вряд ли в Москве были в тот момент полны иллюзий об отказе Гитлера от антисоветских планов. Но на определенном отрезке времени казалось, что Советский Союз выходит из международного кризиса с явными дивидендами — договором о ненападении с Германией и с неожиданной перспективой утвердиться в восточноевропейском регионе. При этом мало брались в расчет моральные и правовые факторы, связанные, во- первых, с тем, что социалистическая страна фактически вступала в соглашение с фашистским режимом, вызывавшим осуждение большинства стран мира, и, во-вторых, с тем, что предстояло решать судьбы других суверенных стран Европы за их спиной вопреки их собственным интересам и желаниям.
Некоторые исследователи, ссылаясь на косвенные свидетельства, указывают, что 19 августа в Москве проходило заседание Политбюро, которое якобы обсуждало вопрос о предстоящем визите Риббентропа и о договоре с Германией4. В протоколах Политбюро не удалось обнаружить свидетельств подробностей обсуждения этого вопроса именно в те дни. Но даже если оно и было, совершенно очевидно, что вопрос решался не на заседании. В конечном счете принципиальное решение зависело от Сталина, который, видимо, говорил об этом прежде всего с Молотовым и Ворошиловым.