Там же. С. 25.
Там же. С. 41.
12Там же. С. 42-43.
Nazi-Soviet Conspiracy and the Baltic States. Diplomatic Documents and the Evidence. L., 1948. P. 37-38.
На чаше весов... С. 23.
Там же.
Там же.
Там же. С. 24.
Там же.
Там же.
Там же.
Там же. С. 32.
Там же. С. 32-33.
Там же. С. 34-35.
Там же. С. 41-42.
Там же. С. 52-53.
Там же. С. 54-56.
27IlmjarvM. Op. cit. P. 372.
28 Foreign Relations of the United States. Diplomacy Papers. The Soviet Union. 1933-1939. Wash., 1952. P. 949-952.
Public Record Office. F.O. 371/23689. P. 52.
Ibid. P. 87.
См.: Известия. 1939. 2 окт.
Полпреды сообщают: Сб. документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 — август 1940 г. М., 1990. С. 21.
Известия. 1939. 30 авг.
Полпреды сообщают... С. 107.
The Occupation and Annexion of Latvia. 1939— 1940. Documents and Materials. Riga, 1990. P. 109.
Ibid. P. 109-113.
ДВП. Т. XXII. Кн. 2. С. 91-92.
The Occupation and Annexion of Latvia... P. 120.
Ibid. P. 125.
Ibid. P. 126.
Ibid. P. 127.
Ibid.
Ibid. P. 126.
The Diary of Georgi Dimitrov. New Naven, 2003. P. 120.
ДВП. Т. XXII. Кн. 2. С. 162-163.
Там же. С. 173-176.
Там же. Кн. 2. С. 69.
Там же. С. 82.
Там же. С. 605.
Там же. С. 617.
Там же.
См.: Урбшис Ю. Литва в годы суровых испытаний. 1939— 1940. Вильнюс, 1989. С. 25.
Там же. С. 27.
Там же. С. 28.
Там же. С. 30.
Там же. С. 31.
Там же. С. 33.
Там же. С. 37.
ДВП. Т. XXII. Кн. 2. С. 173- 176.
Documents on Germany Foreign Policy. 1918— 1945. Series D. L., 1937-1945. Vol. VIII: The War Years. P. 188.
The Occupation and Annexation of Latvia... P. 134.
Ibid. P. 153.
Ibid.
ДВП. Т. XXII. Кн. 2. С. 168.
Там же. С. 619.
Там же. С. 191.
Там же. С. 178.
Там же. С. 143-144.
Там же. С. 181.
Там же. С. 202-203.
Public Records Office. FO. 371/23678. P. 233-234.
The Diary of Georgi Dimitrov. P. 120.
См., например: IlmjarvM. Op. cit. P. 425 — 428.
4. A.O. Чубарьян
Новые партнеры или союзники? Сентябрь 1939 - весна 1940 года
В
заимоотношения с Германией после августовского пакта заняли главное место в советской внешней политике. Они развивались по двум основным направлениям. Во-первых, в тот период шло активное становление новых ориентиров в отношениях с Германией в экономической, политической, военной и даже идеологической сферах. Во-вторых, советское руководство реализовывало положения секретного протокола, обеспечивающие советское присутствие в Восточной Европе, прежде всего в Польше и Прибалтике. Постепенно в Москве готовились к аналогичным действиям в отношении Финляндии. По всем этим вопросам, естественно, происходили оживленные советско-германские контакты. Советский Союз нуждался в немецкой поддержке своих действий в этом регионе.
Ситуация, возникшая в результате договора от 23 августа, требовала от Москвы выработки определенной политической линии в подходе к отношениям с Германией. При этом необходимо было учитывать многие факторы. В течение ряда лет Москва осуждала германский фашизм, на это были ориентированы все идеологические ведомства и средства информации. Поскольку германский режим и после подписания пакта оставался неизменным, советское руководство должно было как-то объяснить свой новый курс. Конечно, можно было ограничиться чисто прагматическими действиями, решая конкретные внешнеполитические задачи. Но Кремль был заинтересован в долгосрочной перспективе.
В российских архивах нет большого массива документов, которые позволили бы проанализировать процесс выработки позиций в отношении Германии в сентябре — октябре 1939 г. В целом в Кремле были удовлетворены ходом событий после подписания августовского договора с Германией. Советские войска фактически без единого выстрела вернули себе часть территории Польши, населенные украинцами и белорусами; Прибалтийским странам были предъявлены требования, и первые же отклики из Таллинна показали, что запланированное заключение договора с Эстонией было близко к завершению.
Во второй половине сентября, особенно после вступления Красной Армии на территорию Польши, естественно, встал вопрос о демаркации новой советско-германской границы. Формально именно этот вопрос был поводом для очередной встречи. Но он не мог быть причиной для обязательного визита в Москву деятеля столь высокого ранга, как Риббентроп. Вопрос о демаркации оказался второстепенным, а на первый план выдвинулись иные политические проблемы.
И все же конкретные переговоры по поводу точной границы между Германией и Советским Союзом, проходившие между 18 и 22 сентября, послужили формальным поводом для телеграммы Риббентропа Шуленбургу 23 сентября. В ней, касаясь проблемы границ Рейха на Востоке, Риббентроп впервые упоминает о том, что "хорошо бы пригласить Молотова в Берлин", но если это невозможно, то он готов сам приехать в Москву, и далее указывает возможные конкретные даты — 27 или 28 сентября1.