В напряженную атмосферу дискуссий, проходивших вокруг событий 1939— 1941 гг., "добавляли жару" и книги упомянутого Суворова16. Эти события стали неким новым дополнительным поводом для возобновления споров о советской системе в целом, о роли Сталина и по многим другим вопросам, связанным с историей страны в XX столетии. Особого накала достигали дискуссии, когда речь заходила об освещении Второй мировой и Великой Отечественной войн, а также предшествовавшего периода в учебниках по истории, прежде всего для средней школы.
Обобщая сказанное, можно определить следующие моменты в отечественной историографии рубежа XX и XXI вв. в оценке рассматриваемого периода. Картина событий часто рисуется односторонне, не всегда учитываются сложность и многоплановость различных и противоречивых факторов. Наряду со справедливой критикой аморальных действий и нарушений правовых норм советских лидеров не берутся в расчет соображения необходимости обеспечения безопасности страны в условиях уже начавшейся мировой войны.
Заметно активизировались и те историки, которые стремились позитивно рассматривать политику и действия советского руководства и лично Сталина. В ряде случаев их доводы и аргументы словно возвращали историческую науку к тем оценкам и представлениям, которые господствовали в отечественной историографии в советское время до конца 80-х годов. Многие сторонники этой точки зрения пренебрегали теми сведениями и документами, которые уже были введены в научный оборот за последние 10 — 15 лет. Но и в этих трудах были использованы новые материалы, которые расширяли представление о событиях тех лет, прежде всего связанных с обеспечением безопасности страны. Они не только оказались в эпицентре дискуссий, но сами стали неким индикатором разногласий между различными политическими силами России. История дает нам подобные примеры, когда те или иные события или целые периоды приобретают, причем порой весьма неожиданно, знаковый смысл, отражая отсутствие единства в обществе по важным современным проблемам.
К сожалению, в этом случае история снова становится заложницей политики, а историческая память приобретает избирательный и заангажированный характер. Как показал опыт 90-х годов, новые документы имели небольшое значение, ибо на первый план выходили проблемы интерпретации и трактовки уже известных ранее фактов и документальных свидетельств. В методологическом плане речь идет в сущности о разрыве общей сложной и противоречивой картины на отдельные части, о подчеркивании лишь той или иной стороны и тенденции исторического развития, что чревато либо искажением реальности, либо преувеличением одной из линий развития в ущерб другим.
При такой ситуации от историков требуется максимальная взвешенность и непредвзятость в оценке событий и в подходе к исследованию документов. Для большинства российских историков преобладающим стал многофакторный метод, предполагающий учет самых различных, порой весьма противоречивых явлений и тенденций, ибо, например, международные вопросы невозможно понять без анализа и раскрытия сущности диктаторских и демократических режимов, без ясного представления о характере и механизмах принятия решений в странах, игравших существенную роль в тот период.
Следует учитывать и то, что все общие и конкретные проблемы решались тогда в условиях, когда человечество уже практически втягивалось в новую мировую войну, ставшую самым трагическим и поворотным событием XX столетия. Именно только на основе многофакторного анализа возможно раскрытие всех сложностей и противоречивых тенденций развития в
напряженные месяцы конца 1939 и 1940—1941 гг.
* * *
В концептуальном плане анализ внешнеполитических проблем невозможен без учета некоторых особенностей сталинской системы. Одна из основных задач автора состояла в том, чтобы выявить взаимосвязь идеологии и реальной политики в намерениях и действиях СССР в рассматриваемый период. Анализ конкретных международно-политических проблем предполагает также комплексное изучение общих геополитических и стратегических факторов и задач, вставших перед советским руководством после подписания пакта Молотова — Риббентропа 23 августа 1939 г.
Весьма важное значение имела для автора и историческая преемственность, особенно в контексте общего восприятия в Москве либерально-демократических и диктаторских европейских режимов, прежде всего, например, в плане сравнения отношения Кремля к либеральной Англии и нацистской Германии. Проблема преемственности включает в себя и представления о российских намерениях в контексте анализа идей и практики мировой революции и их влияния на советский внешнеполитический курс. Сюда входит и опыт 30-х годов. Мюнхенская политика Англии и Франции и последовавшая международная изоляция СССР всегда присутствовали в сталинском анализе, подтверждая недоверие к западным демократиям и усиливая постоянный страх перед возможным сговором империалистических стран и группировок.