Следует особо подчеркнуть, что экстраординарность ситуации и необходимость принятия быстрых шагов накладывали отпечаток на процесс выработки решений. Определение общей линии шло одновременно с конкретными действиями, что взаимно дополняло и влияло друг на друга. В итоге в течение сентября были в основном определены контуры будущего внешнеполитического курса, который, однако, подвергался существенной модификации по мере развития событий в зависимости от поведения различных участников развертывающейся драмы.
На процесс принятия решений в Москве оказывали влияние самые различные факторы — доктринальные установки, идеологические пристрастия и предубеждения, новая геополитическая ситуация в условиях войны, сложившаяся в результате образования враждующих империалистических группировок, «соображения обеспечения» безопасности, возрождающиеся имперские амбиции и устремления. В этот процесс было включено высшее партийное руководство, Наркоминдел и Наркомат обороны, органы НКВД, идеологический отдел Центрального Комитета партии и руководство Коминтерна, специально подключенное к обсуждению в самом начале сентября 1939 г. Как свидетельствует множество документов, в центре и на вершине всего этого процесса был Сталин. Именно он в конечном счете определял общее направление политики и конкретные шаги, участвовал в ключевых беседах с германским послом в Москве, с министрами стран Прибалтики и Финляндии, лично писал инструкции для Коминтерна, вел переговоры с представителями других стран и т. п.
Документы показывают также, что в выработке решений важная роль принадлежала В. М. Молотову и К. Е. Ворошилову. На различных этапах обсуждения привлекался А. А. Жданов, а также руководители ведомств и наркоматов, видные военные и партийные руководители страны. Но участие всех этих лиц носило больше консультативный характер. Реально все главные вопросы обсуждались узким кругом лиц без протоколов и стенограмм и решались Сталиным.
Если говорить о сентябре 1939 г., то основное, причем неотложное внимание в Москве было обращено на три вопроса — польские дела, советско-германские отношения, срочная подготовка предложений по реализации секретного протокола применительно к странам Прибалтики и Финляндии. Параллельно формировались общетеоретические основы нового курса, затронувшего и деятельность Коминтерна.
Анализируя совокупность названных фактов, можно проследить, как шло становление нового советского внешнеполитического курса.
Сразу же после подписания советско-германского договора вся мировая печать была заполнена откликами и комментариями. В основном газеты и журналы Англии, Франции, США, Швейцарии, Скандинавских стран весьма негативно оценивали это событие, увидев в нем «сговор нацистской Германии с большевистским режимом», осуществленный за спиной «западных демократий». В отдельных публикациях делались намеки на существование каких-то дополнительных договоренностей между Москвой и Берлином, касающихся Польши и других стран. Но все это были лишь домыслы и предположения.
Гораздо важнее была официальная реакция западных держав. 23 августа 1939 г. немедленно после получения известий о подписании пакта в Париже состоялось заседание военного кабинета министров. Премьер-министр Даладье так определил повестку дня:
1. Может ли Франция, не реагируя, просто присутствовать при исчезновении с карты Европы Польши и Румынии.
2. Какие меры она может предпринять в целом, чтобы этому воспрепятствовать.
3. Что может быть сделано немедленно.
По первому вопросу докладывал министр иностранных дел Ж. Боннэ. Надо, заявил он, как минимум подождать. Подчеркнув важность вопроса о судьбах Польши и Румынии, Боннэ также отметил значение позиции Турции и опасность нападения на Балканские страны. В заседании приняли участие представители военного руководства Франции.
В итоге было сказано, что Франция не имеет выбора: единственное решение состоит в сохранении обязательств перед Польшей, которые предшествовали переговорам с Советским Союзом летом 1939 г.[35] Как видно, не имея никакой информации о секретных приложениях к пакту, французские официальные лица понимали, что судьба Польши и Румынии могла обсуждаться при советско-германских переговорах. Столь же выжидательной была и позиция британского кабинета[36].
Ситуация кардинальным образом изменилась после 1 сентября и начала немецкого наступления против Польши. 2 сентября французский посол в Москве Пайар срочно встретился с Молотовым и спросил, сохранится ли в этих условиях французско-советский пакт о взаимопомощи[37]. Аналогичный вопрос Пайар задал в тот же день заместителю наркома В. П. Потемкину[38]. При этом он выразил сожаление в связи со столь резким поворотом во внешней политике Советского Союза. Характерно, что руководители советского внешнеполитического ведомства избегали прямых ответов на поставленные вопросы и ограничивались словами, что Англия и Франция должны принять на себя ответственность за неудачу попыток достичь советско-англо-французского соглашения[39]. На следующий день в телеграмме полпреду в Турции А. В. Терентьеву В. М. Молотов повторил ту же аргументацию и просил довести ее до сведения турецких властей[40].
36
Документы внешней политики. T. XXII: 1939 год: В 2 кн. М., 1992. Кн. 2. С. 10–11; 598–599. (Далее: ДВП).