Одновременно советское руководство явно не желало представить Советский Союз воюющим союзником Германии и участником наравне с немцами оккупации и раздела Польши. Из слов Шуленбурга и намеков Молотова с очевидностью вытекало, что в Кремле учитывали и внутренний фактор и сильные антигерманские настроения. При всей монолитности советского строя и возможностей пропаганды руководство понимало необходимость проведения определенных мер, чтобы население уяснило смысл поворота во внешнеполитическом курсе страны.
Для этого требовалось время. Поэтому, видимо, было решено заявить о необходимости прийти на помощь украинцам и белорусам, «страдающим многие годы под игом польской буржуазии и помещиков и теперь рискующим подпасть под господство Германии». Именно такое объяснение обеспечивало поддержку советским акциям внутри страны, позволяя апеллировать к национальным чувствам и настроениям братской солидарности.
Этот же аргумент был приемлем и в международном плане. Для всего мира он выглядел как защита народов от агрессора, что позволяло внешне как бы дистанцироваться от Германии. Понимая, что Англию и Францию очень беспокоит вопрос, не станет ли Советская Россия германским союзником, советские лидеры уже на этой подготовительной стадии употребляли слова «советский нейтралитет». Именно в таком духе были составлены инструкции из Москвы советским послам в различных странах Европы. Следуя им, например, А. М. Коллонтай, пытаясь опровергнуть мнение шведских деятелей, что Москва и Берлин собираются поделить между собой весь мир и что «расчленение Польши — это первый шаг», заявляла: соглашение с Германией имеет «целью не совместную агрессию, а именно обуздание агрессивных планов Гитлера», и в Белоруссии мы уже даем отпор завоевательным планам Гитлера»[68]. Этот аргумент постоянно присутствовал в беседах советских представителей за рубежом, свидетельствуя о том, что он был утвержден в Москве.
Наконец, в стране была начата пропагандистская кампания с целью полного прекращения критики Германии, а значит, и антифашистских лозунгов и идей. Таковы были первые советские шаги после заключения пакта с Германией и секретного протокола.
В Москве готовились к польскому походу. Впервые после 1920 г. Советская Россия собиралась двинуть войска за пределы своих границ, да еще в такой чувствительный регион, каким на протяжении многих веков была Польша.
Подробно Сталин объяснил цели и намерения Советского Союза в отношении Польши позднее, 27 сентября 1939 г. на очередной встрече с Риббентропом в Москве. Обращаясь к событиям начала сентября, Сталин сказал: «Было два варианта решения польского вопроса — первый осуществить раздел Польши, что было бы неудобно; второй — оставить за немцами этническую Польшу (там живет 4 млн поляков, а население Литвы всего 2 млн). Германия делает хороший гешефт, так как люди — это самое важное, что можно получить». Что касается Советского Союза, то речь шла о приобретении территорий, населенных украинцами и белорусами. Касаясь намеков на возможные претензии Германии на некоторые территории, населенные украинцами, Сталин жестко заметил: «Моя рука никогда не шевельнется, чтобы потребовать от украинцев такую жертву»[69].
16 сентября на очередной встрече с Шуленбургом Молотов сказал, что советские операции начнутся сегодня или в крайнем случае завтра. В те сентябрьские дни Молотов встречался с немецким послом почти ежедневно; судя по документам, очень часто в этих беседах участвовал и Сталин. Шуленбург упомянул и о своих телефонных разговорах со Сталиным. Очевидно, советские лидеры рассматривали эти события как ключевые в плане реализации секретного протокола к пакту.
Что касается немецкой стороны, то и для нее вопрос о вступлении советских войск в Польшу имел в тот момент весьма важный смысл. Еще 15 сентября накануне упомянутой встречи с Молотовым Шуленбург получил секретную телеграмму из Берлина от Риббентропа. В ней сообщалось:
«Разгром польской армии быстро приближается к завершению. Мы рассчитываем оккупировать Варшаву в течение нескольких дней. Мы уже сообщали советскому правительству, что считаем себя связанными соглашением о разделении сфер влияния с Москвой и вне чисто политических операций и имея в виду будущие отношения. Из сообщений, сделанных Вам Молотовым, стало ясным, что советское правительство уже готово начать военные операции, что мы приветствуем».