Пайар предложил Парижу не ставить вопрос о «разрыве», а запросить разъяснения. По его сведениям, во время беседы с Потемкиным последний спросил, исходит ли запрос от французского правительства или лично от посла. Пайар заявил, что вопросы поднимает он сам, но как официальный представитель для ответа французскому правительству[118]. Потемкин не дал определенного ответа, но сообщил в общей форме, что российская политика определяется ее собственными интересами. Со своей стороны Сиде сообщил, что считает подобные акции бесполезными и рискованными и что позиция британского правительства ему кажется более адаптированной в этой деликатной и опасной ситуации[119].
Таким образом, первое рассмотрение польской акции Советского Союза в правительстве Великобритании показало, что английские лидеры отвергли какие-либо шаги и даже заявления официально осуждающие советские действия. Они отвергли также решительные намерения Парижа.
Весь вопрос увязывался Лондоном с противостоянием Германии. Как мы видели, британский военный атташе даже находил преимущества новой демаркационной линии в плане возможно большей напряженности в советско-германских отношениях. Но в итоге и французы не пошли дальше словесной риторики и запроса объяснений о намерениях СССР.
Интересно сопоставить эти данные из британских и французских архивов с донесениями советских послов. Полпред в Париже Я. З. Суриц сообщал в Москву 20 сентября, что в МИД Франции готовится «вопросник», касающийся нейтралитета СССР. Полякам вчера «рекомендовали» воздержаться от каких-либо официальных шагов. Это было вызвано зондажем польского посла Лукасевича относительно намерений польского правительства объявить войну СССР. Ю. Лукасевичу было указано, что это поставило бы Париж и Лондон в исключительно трудное положение, которые хотят избежать осложнений с Советским Союзом и не могут разделить этих намерений[120].
В следующей телеграмме Суриц пишет о ситуации в Париже: «Все сходятся на том, что демаркационная линия между советской и германской армиями в Польше крайне выгодна для СССР (это — крупнейшая победа Москвы), и не только потому, что под контроль советского оружия поставлена значительная часть Польши, но и потому, что создан заслон на наиболее вероятных путях гитлеровского наступления против СССР». Объяснение этому одно — Гитлер был вынужден отступить, чтобы развязать себе руки на западе. Одновременно с констатацией «германского поражения» заявляется, что своими действиями СССР показал свою решительность свернуть на путь защиты «национальных» и «имперских интересов» России, и это может быть полезным для Франции, поскольку создает более прочную плотину против Германии. Сейчас самое опасное для Франции, полагают многие, — создать в Москве уверенность, что занятые в Польше области (во временный характер оккупации никто не верит) СССР сможет удержать лишь в случае поражения Антанты. Поэтому рекомендуют «меньше кричать» о восстановлении Польши в прежних пределах, так как это может повлечь за собой лишь укрепление военного сотрудничества между Москвой и Берлином. Здесь исходят из того, что германо-советское соглашение пока еще локализовано одной Польшей и не возлагает на СССР обязательства поддерживать Германию в ее войне против Антанты[121].
23 сентября советский посол в США Д. С. Чувахин сообщал в Москву, что позиция США в отношении вступления Красной Армии в Польшу остается выжидательной. Госсекретарь К. Халл заявил, что правительство США еще не изучило обстановку во всех деталях в условиях, когда непосредственно заинтересованные страны еще не определили свои позиции[122]. Через неделю посол информировал Москву о пресс-конференции Ф. Рузвельта и К. Халла в связи с событиями в Польше и пакте СССР с Эстонией. Оба снова говорили о необходимости изучить ситуацию. Один из руководящих работников Госдепартамента в ответ на вопрос об оценке последних шагов СССР сказал: «Выигрывает только Сталин, и над Европой вновь нависла угроза большевизма»[123].
В подобном же духе сообщал из Лондона и посол И. М. Майский. Главное, на что в итоге решились Лондон и Париж, был упомянутый уже «вопросник», адресованный советскому правительству. Почти синхронно он был направлен из Франции и Англии, о чем, как мы указывали выше, говорилось на заседании британского правительства 10 сентября.