Сохранилось много отписок, справок, экспертных заключений, где опровергались ошибочные взгляды «горе-геолога» Сатпаева — «неудачника», который своими лжепатриотическими, псевдонаучными, местническими заявлениями атакует вышестоящие организации. Кто этот Сатпаев? Какие месторождения открыл до этого, чем он обогатил геологическую науку? Нет, если уж говорить о пятилетке, то в план надо включить Коунрадское медное месторождение и строить завод-гигант на берегу Балхаша...
Таково было мнение крупных геологов. Об этом открыто говорили И.С.Яговкин, эксперт Геолкома профессор В.К.Котульский, известный разведчик рудного Алтая, знаток Казахстана. Вот что писал в 1928 году Котульский на запрос института Гипрозем: «Что касается вопроса о возможных ресурсах Джезказгана, то они, по-видимому, в лучшем случае могут превысить вдвое известные сейчас запасы металла».
Словом, чем настойчивее доказывал Сатпаев замечательные перспективы Джезказгана, тем яростнее перечеркивали эксперты его доводы, отказывая в поддержке.
В этом споре справедливым судьей могло стать только время. И спустя десять лет оно рассудило, кто был прав, кто ошибался...
С верблюда на машину
I
Несмотря на трудности и преграды, чинимые экспертами, скептически оценивавшими перспективы месторождения, геологическая разведка Джезказгана с каждым годом расширялась. И завод, хорошо обеспеченный минеральным сырьем, набирал силу. Начали выдавать руду две небольшие шахты, действует небольшая станция, построено несколько жилых домов и производственных сооружений. Вырос небольшой рабочий поселок. Все это сделано за каких-то два-три года.
Однако достигнутое не удовлетворяло главного геолога треста Атбасцветмет. Его не устраивали не только темпы разведочных работ, но и их результаты. Да и поисковые методы оставляли желать лучшего. Обычно только с наступлением весны, когда земля освобождается от снега, на сопках, где были отмечены рудопоявления, начинались буровые работы. Станки приводились в движение дизельными двигателями, для обслуживания которых требовались опытные мотористы, а их-то в Джезказгане не хватало. Дизелям нужны горюче-смазочные материалы. Их доставляли со станции Джусалы. Воду также приходилось возить издалека. Для этого к каждому станку был прикреплен возчик-казах. Обычно на эти работы нанимались местные жители со своими верблюдами и телегами. Поскольку воды не хватало, даже воду из шахт использовали как питьевую.
Бурением занимались в основном специалисты Геолкома, прибывшие из Свердловска. Это были мастера, мотористы, старшие рабочие. Несмотря на хорошие заработки, приезжие постоянно были явно недовольны. Проклинали палящее солнце, ругали все испепеляющий ветер, днем и ночью дующий из Голодной степи; люди не могли привыкнуть к безмолвной однообразной степи, скучали по родным краям, лесистым, многоводным. Даже ночью снятся им говорливые речки, шумящие рощи... Обычно те, кто проработал одно лето в отрогах Улутау, стараются вторично не попадать сюда. Поэтому ежегодно состав рабочих обновлялся чуть ли не полностью.
Такую обстановку Каныш наблюдал в течение трех лет. За это время было открыто множество рудных залежей. Но это стоило слишком больших усилий — из-за любого пустяка приходилось семь потов пролить, а иногда, что греха таить, и на хитрость пускаться.
Для того чтобы изменить такое положение, есть только один путь: взять разведку целиком в свои руки, распоряжаться не только средствами, но и всеми кадрами, вести поисковые работы круглогодично, в те сроки, в том объеме и в тех местах, которые определяешь ты сам. Словом, заниматься изысканиями планомерно и постоянно.
Для этого требуются прежде всего средства. И немалые. Ведь нужно создать хорошую техническую базу, воспитать свои кадры бурильщиков — то, чего трест пока не имеет. К тому же в этот год по решению ВСНХ управление Атбасцветмет переведено из Москвы в Карсакпай, что потребовало значительных затрат.
Сатпаевы тоже переехали в Карсакпай. Живя здесь постоянно, они могут круглый год заниматься тем делом, которому посвятили жизнь. Им снова везло, как и три года назад, когда они, только что окончив вуз, попали на Джезказган. Именно в 1929 году Советское правительство выделило большие средства для ускоренного развития цветной металлургии. И обязало предприятия освоить львиную долю отпущенных сумм в ближайшие годы. Немалая часть этих вложений была выделена для Атбасарского треста. Практичный Каныш не мог упустить благоприятный случай и приложил немало усилий, чтобы сосредоточить руководство геологоразведкой в своих руках.
В ноябре 1929 года при Карсакпайском комбинате создали геологоразведочный отдел. Тогда же появился приказ Главцветмета о передаче работ и всей техники от Геолкома вновь образованному отделу. Начальником и одновременно главным геологом его назначался инженер К.И.Сатпаев.
То, что Каныш вынашивал все эти годы, стало реальностью. Теперь у него в руках и буровая техника, и средства. Он имеет право вести разведку в необходимом объеме, волен затрачивать на это значительные средства. Сам себе хозяин!
Но этого было недостаточно, чтобы ощутить себя подлинно самостоятельным руководителем большого дела: когда он получил приказ о новом назначении, оказалось, что в его подчинении нет ни одного бурового мастера, нет коллектора, нет даже лаборанта. Специалисты Геолкома по сложившейся традиции с окончанием сезона разъехались по домам. Уговоры начальника отдела, пытавшегося задержать их, результатов не дали. Перспектива остаться на постоянное жительство в безводной, пустынной глуши никого не прельщала. Как же найти выход? Не поехать ли на поиски людей в Москву, Ленинград, Свердловск? Пойти на обман, посулив специалистам райские условия в Джезказгане? Чего он этим добьется? Удержит геологов здесь от силы год. А дальше снова таким же способом набирать новых? Нет, этот путь по годится. Когда Каныш мечтал взять разведку в свои руки, он думал иначе. Ему хотелось создать постоянный, спаянный коллектив и по-настоящему разведать недра Джезказгана, добраться до его потаенных глубин.
Сейфуллин С.Н. — геолог, член-корреспондент АН Казахской ССР:
«Я родился и вырос в татарской слободке Атбасара. Это совсем недалеко от Улутау. В 1924 году поступил на рабфак Казанского университета, а оттуда через два года отправился в Московскую горную академию. После третьего курса студенты должны были пройти производственную практику в геологической партии. Нам предоставлялась возможность выбора. По приглашению своего друга Журкина, который работал на Джезказгане, в мае 1929 года я приехал в Байконур и устроился коллектором в геологоразведочную партию Геолкома. Ее начальником был тогда инженер Бурцев.
Однажды в выходной день, когда я один сидел в землянке и что-то чертил, вошел незнакомый молодой человек в форме геолога. Мы поздоровались по-русски. Он некоторое время вглядывался мне в лицо, затем неожиданно спросил на моем родном языке:
— Вы татарин? Не ошибся ли я?..
Это был Сатпаев. Через какие-то полчаса мы уже беседовали как старые знакомые. Видимо, ему понравилось то, что я в воскресенье не гулял, а сидел за работой.
Уходя, он сказал:
— Я скажу Бурцеву, чтобы вас назначили старшим коллектором. Не возражайте, студенту лишняя десятка не помешает.
Все лето мы виделись изредка. При каждой встрече он подробно интересовался моими делами. Признаюсь, я с восхищением смотрел на интеллигентного и участливого инженера-казаха и старался как можно лучше выполнить его задание.
Наступила осень, моя практика подходила к концу. Как-то раз Каныш Имантаевич вызвал меня к себе и сказал:
— Саид, у меня к вам просьба. Положение джезказганской партии тяжелое. Рабочие Геолкома, несмотря на наши настойчивые просьбы, не хотят оставаться на зимние работы, не приживаются. Надежда на вас. Может быть, для родных мест, ради нашего Джезказгана пожертвуете годом учебы?