– К тому же мы оба были в перчатках. Вы, очевидно, очень чувствительны, мисс Блэр. Я это запомню.
Лучше бы она язык себе откусила, чем вспомнила об этом случае. Было ясно, что над этим человеком ей не удастся взять верх. Зачем было заводить разговор об этом прикосновении? Да затем, что она не могла о нем забыть. Это было всего лишь мимолетное касание, но Миллисент ощутила его всем телом. Он прав, она очень чувствительна – во всем, что касается его. От одного его присутствия ее сердце бьет тревогу.
– Я ничего не сказала потому, что была уверена: вы прикоснулись ко мне случайно, и мне не хотелось привлекать к этому ваше внимание и тревожить вас этим.
– Уверяю вас, мисс Блэр, чтобы меня встревожить, требуется нечто гораздо большее, чем прикосновение к руке красивой женщины. Было очень мило с вашей стороны подумать о моих чувствах, но нет, мисс Блэр, я коснулся вашей руки вполне сознательно и вовсе не случайно.
Граф улыбнулся своей проницательной улыбкой, и они заняли свое место среди множества других танцующих и стали ждать, когда заиграет оркестр.
– Вы поступили не как джентльмен, сэр.
– Такое случается. Но я-то думал, что вы всю жизнь будете притворяться, будто этого прикосновения не было. Вы меня удивляете, мисс Блэр, а я люблю удивляться.
– Титул повесы вы заслужили, милорд. Вы не только погладили меня по руке, но еще и послали мне воздушный поцелуй. А вот это уже совершенно непристойный поступок.
– А мне он кажется смелым.
– Смелым? Полагаю, вы хотели сказать – дурным, потому что это именно так и называется.
Он засмеялся – тихо и маняще. И снова Миллисенг ощутила странный трепет в груди. Как ни отвратительно было признаться себе, но в этом человеке было нечто неотразимо привлекательное. Как бы Миллисент ни старалась, она не могла по-настоящему на него сердиться. И все-таки, даже помня о том, как она отозвалась на его обаяние и легкое прикосновение, Миллисент не переставала убеждать себя, что перед ней негодяй высшей пробы.
– Вы не только очень красивая леди, мисс Блэр, вы еще и обладаете острым умом. Вот уже много лет меня никто не называл проказником. Это произвело на меня сильное впечатление.
– Я вовсе не хочу делать вам приятное или забавлять вас, милорд. Мне хочется только одного – оставить ваше общество.
Он тихо рассмеялся.
– А скажите, вы мне поверите, если я поведаю вам, что все, что вы слышали обо мне, по большей части неправда?
– Думаю, что в результате ваша честность покажется мне столь же вызывающей подозрение, как и ваша лесть.
Оркестр заиграл, и танец начался. Времени думать у Миллисент не осталось. Она могла только, подчиняясь его ритму и шагу, позволить лорду Данрейвену вести себя через фигуры танца. Когда его рука коснулась ее руки, по спине у Миллисент побежали мурашки, словно на ней вообще не было перчаток.
Граф подхватил разговор там, где они его прервали, и сказал низким голосом соблазнителя:
– В таком случае, мисс Блэр, я не стану утруждать себя, отрицая хотя бы одно слово из всего, что вы слышали обо мне, и вы сможете считать все это правдой. Что вы на это скажете?
– Замечательно, – ответила Миллисент, покоряясь его мастерской манере вести партнершу.
– Вижу, я весьма порадовал вас этим признанием.
– Мне было бы приятней, если бы вы вообще не выразили желания мне представиться. Что-то мне подсказывает – вы каким-то образом знали, что я свободна и смогу принять ваше приглашение на этот танец.
– Как же я мог это знать? Здесь нужно быть чародеем.
– Возможно, вы и есть чародей. Я слышала, что у вас большая власть над молодыми дамами и что они могут из-за вас поставить под угрозу свою репутацию и потерять голову.
– Сплетники преувеличивают мои возможности, мисс Блэр. Мне просто хотелось познакомиться с вами и потанцевать. Я понятия не имел, какие именно танцы у вас свободны.
Миллисент почувствовала легкое пожатие руки, и ее охватила уверенность, что он подчеркнул слово «какие». Но не мог же лорд Данрейвен знать, чем она занималась?
– Я не видел вашей карточки. Вы вполне могли обещать этот танец кому-то еще.
– Да, конечно.
Если она не поостережется, виноватая совесть вынудит ее сказать что-то не то и вызвать у него подозрения. Совершенно ни к чему, чтобы кто-то задавал ей чересчур много вопросов.
– Значит, вы приехали в Лондон только на время сезона? – спросил он, немного помолчав.
– Возможно, я пробуду и немного дольше, но точно пока не знаю.
– А что вы называете своим домом? – спросил он и погладил кончиками пальцев ее ладонь.
– Место, где живет моя мама, – ответила она и непринужденно переменила тему разговора, сказав: – Я не знакома ни с кем из ваших друзей, ни с лордом Чатуином, ни с лордом Дагдейлом.
– Значит ли это, что вы хотите с ними познакомиться?
– Конечно, нет. Я просто поддерживаю разговор.
– Прекрасно. Думаю, что вы отнеслись бы к Файнзу и Эндрю почти так же, как и ко мне.
– Без сомнения.
– Вижу, вы наслушались сплетен обо всех нас.
– Это было нетрудно. Полагаю, вы все трое уже просто обязаны совершать такие поступки, которые вызовут у всех желание говорить о вас, а у репортеров светской хроники – писать о вас.
– Пожалуй, так оно и есть. А как бы вы отреагировали, если бы я сказал вам, что мы думаем исправиться?
– Наверное, уже слишком поздно исправляться. Вред уже нанесен.
Миллисент была на грани полного смятения. Неторопливая прогулка его пальцев по ее руке вызвала у нее безумное желание, чтобы он повторил свое чувственное прикосновение. Она предполагала, что у нее хватит здравого ума, чтобы не поддаться его и в самом деле действенным ухищрениям, однако оказалось, что она крайне чувствительна ко всему, что от него исходит.
Нужно сделать что-то, чтобы сбросить чары, которыми он ее опутывает. Какие бы необычные чувства ни вызывали у нее его прикосновения, нужно помнить, что для него она всего лишь очередная леди, оказавшаяся в его объятиях, и, стало быть, он волен вести себя легкомысленно. Он – повеса из повес.
– Вы гладите по руке каждую даму, с которой танцуете? – спросила Миллисент.
Его синие глаза потемнели.
– Учитывая, сколько вы обо мне слышали, странно, что вы задаете такой вопрос.
– Мне хотелось узнать, скажете ли вы правду или начнете морочить мне голову глупыми заверениями, будто я – первая.
– Вы представляетесь мне достаточно умной для того, чтобы не говорить вам подобных глупостей.
Еще одна фраза, чтобы понравиться ей.
– Благодарю вас.
– Не за что.
– Не будете ли вы так любезны прекратить это? Ваша дерзость кажется мне весьма неуместной.
«Хотя и приятной».
– А я-то считал, что веду себя очень сдержанно, ведь на самом деле мне хочется обнять вас и поцеловать.
От изумления Миллисент ахнула:
– Сэр, вы забываетесь!
– Нет, но временами – вот как сейчас – мне очень этого хочется.
И лорд Данрейвен повернул ее под своей рукой так, чтобы она оказалась лицом к нему, не пропустив такта. Глаза у него довольно блестели, хотя у него достало благоразумия, чтобы улыбка его была не более чем вежливой.
– Вот такое впечатление вы на меня производите, мисс Блэр. Но я переменю тему, чтобы не приводить вас в замешательство. Итак, где же обитает ваша матушка?
Прежде чем ответить, Миллисент глубоко втянула воздух.
– В деревне. Но скажите, если то, что пишут о вас, неправда, что же тогда правда?
– Это довольно широкий вопрос для леди, которая предпочитает давать только самые узкие ответы.
Миллисент посмотрела прямо в его интригующие синие глаза, сверкающие нескрываемым удовольствием. В первый раз после начала танца она не удержалась от мягкой улыбки.
– Уж конечно, милорд, вы не предполагаете, что леди расскажет вам все во время первого же танца.
– Осторожнее, мисс Блэр, вы можете погубить свою репутацию.