Уильяма поразила близорукость британских корсаров, он даже усмехнулся и почувствовал свое превосходство над ними.
– О какой части ты говоришь? Разве больше половины еще не у вас в руках?
Каллифорд встрепенулся:
– Какая половина?!
На лице Кидда сияла самодовольная улыбка. Достаточно им помыкали, теперь кое-кого он поставит на место.
– Перед тем как идти прятать деньги, Леруа три пятых роздал команде. Как было положено по договору.
Каллифорд зажмурился. Видимо, ослеп от света открывшейся ему истины.
Надо было ожидать, что он ударит себя кулаком по лбу.
Ударил. Ладонью. Длинно, страстно выругался. Вскочил на ноги:
– Бросайте все, возвращаемся.
Надо было спешить. А вдруг кто-нибудь из оставшихся на берегу догадается обыскать пленных французов?
– А я? – спросил по традиции Кидд.
Каллифорд мельком посмотрел на него:
– Свяжите ему руки.
Тепла, тиха мадагаскарская ночь.
Горят на небе сочные тропические звезды.
Повизгивают длиннохвостые обезьяны в зарослях на берегу. Отливающая серебряным маслом дорожка пролегла от луны.
Тихими хрипловатыми голосами напевают матросы, заканчивая приборку.
Журчит вода в шпигатах.
Вскрикивают и стонут пытаемые французы. Это те, кто по своей глупости не захотел по первому требованию расстаться с деньгами, полученными при дележе. Отдадут. Вместе со здоровьем.
С кватердека раздается:
У Брайана Лича, капитана «Блаженного Уильяма», всегда перехватывало горло, когда песня доходила до этого места.
Перехватило и в этот раз. Он даже закрыл глаза, в уголках которых загорелись две горючие слезинки. Что было неуместно, поскольку в каюте, где на широкой постели под пропотевшими простынями расположился измотанный лихорадкой капитан, происходил как раз военный совет.
Присутствовали все помощники капитана корабля. Роберт Каллифорд, Сэмюэль Берджесс и Уильям Мэй. Они стояли в изголовье капитанской кровати, держа свои шляпы на сгибе левой руки, правой опираясь на рукояти торчащих из-за пояса пистолетов.
Обсуждался один вопрос: что делать дальше?
– Так вы считаете, что со второй частью этого золота нам можно попрощаться?
Роберт Каллифорд кивнул:
– Мы можем простоять здесь до второго пришествия, обыскивая джунгли. Дикари надежно спрятали сундук.
– А может, выбросили в какое-нибудь болото в качестве жертвы своим богам, – добавил Берджесс.
– А точно ли деньги были у них?
– Похоже на то. При нашем появлении их главный, то ли вождь, то ли жрец, покончил с собой. Он сообразил, за чем мы явились и что с ним можем сделать.
Лич несколько раз тяжело вздохнул. Полежал несколько секунд с закрытыми глазами.
– Там что, больше никого не осталось в живых после вашего посещения? Некого допросить?
Берджесс усмехнулся и почесал лысый затылок.
– Это все равно что допрашивать обезьян. Пользы не намного больше.
– Понятно. А что вы скажете об этом шотландце? Как его зовут? Кидд?
– Именно так, капитан, – ответил Каллифорд. – Уильям. И надо заметить, он немного блаженный. На мой взгляд.
Все засмеялись.
Даже на губах лежащего появилось некое подобие улыбки.
– Тем не менее я не считаю, что с ним все ясно. Не исключено, что он что-то знает.
– Знает?! Так расспросите. Допросите!
Каллифорд почесал пальцем рваную ноздрю:
– Расспросить? Я его уже расспросил. Прямо на месте. Тогда же у меня создалось впечатление, что он немного не в себе. Дикари приняли его за бога и оказывали ему, судя по всему, божеские почести.
– Что ты имеешь в виду?
Каллифорд хмыкнул и почесал другую ноздрю:
– Он сказал, что они его облизывали.
Берджесс и Мэй открыли свои пасти, готовясь захохотать. Но Лич был не расположен шутить.
– Облизывали? Интересно.
– Поэтому я решил взять его с собой. Будем внимательно за ним следить.
– Он что, по-вашему, прячет сорок фунтов золотых монет в карманах панталон?!
Каллифорд не любил, когда над ним смеялись. Лицо у него дернулось.