Конечно, его нельзя судить по стандартам военного корабля, когда строгий капитан и усердный первый лейтенант имели под командованием триста сорок человек, чтобы держать «Леопарда» в порядке. Но даже по гораздо менее амбициозным меркам каботажников он оказался грязным кораблем. Грязным и несчастливым.
Еще задолго до того, как с помощью веселого мичмана с тендера Стивен поднялся на борт, его одолело предчувствие беды. Хотя счастье или несчастье судна не имели никакого отношения к личным катастрофам, ощущение усилилось с первого взгляда на то, как капитан и лоцман «Леопарда» пререкаются, пока три офицера плетьми подбадривали матросов на вымбовках, ругаясь во все горло.
Ужин также оказался не слишком веселым. Моросящий туман, слабый переменчивый ветер, опасные течения и мели, риск столкновения сделали бы трапезу нервной и на старом «Леопарде», а сейчас получилось какое-то варварство. Кают-компания разделилась на два враждебных лагеря — друзей штурмана и друзей казначея. Как Стивен понял, обе группы одинаково стремились показать свое неуважение капитану — худощавому, пожилому, хлипкому и раздражительному человеку, больше похожему на клерка. Он время от времени заглядывал в кают-компанию.
Присутствовали и другие пассажиры, направлявшиеся в Швецию — торговцы морскими припасами. Каждая из трех групп вела между собой разговоры шепотом. Пассажиры (а Стивен больше принадлежал к ним, поскольку корабельный хирург лежал в стельку пьяным в своей каюте), не вызывали интереса у моряков. Всего лишь сухопутные крысы — вечная помеха, вечно больные, всегда мешаются на пути. Сегодня они здесь, а завтра их нет. Но все же они помогали наладить общение между враждебными группами.
Фраза, якобы адресованная торговцу пенькой с Остин-Фрайарс, отразилась от него и достигла дальнего конца стола. Так Стивен узнал, что еще один углевоз сообщил — американцев видели за Быстринами, они держат курс на юг. Так что Старик пойдет внутренним фарватером за банками Ауэр и Хеддок.
Вскоре всех свистали наверх, чтобы оттолкнуть датский бот под голландским флагом, врезавшийся в корму «Леопарда», несмотря на все окрики и стрельбу. Стивен последовал за купцами на сырую, темную, скользкую палубу, где обнаружил, что ничего не видит и ничего не может сделать. Он ушел, и крики «Масленки, проваливайте!» затихали по мере того, как он спустился в каюту и закрыл дверь.
С тех пор он лежал на спине с руками за головой в койке, принадлежавшей Баббингтону во время плавания «Леопарда» на Острова пряностей через Антарктику, покачиваясь вместе с судном. За долгие годы он незаметно так привык к морю, что такую позу и живое покачивание считал наиболее комфортабельными из известных человечеству, наилучшим образом подходящими и для сна, и для размышлений. И это несмотря на звуки корабельной жизни, крики и топот над головой, а иногда — и грохот сигнальной пушки.
В первой половине ночи, ожидая пока настойка сработает, он специально успокаивал свой разум, чтобы заснуть. Поводов для размышлений вполне хватало: дела Джека Обри едва ли могли идти успешнее, и в отсутствие иных подводных камней (Стивен высвободил руку и перекрестился), его, скорей всего, официально восстановят в течение нескольких ближайших месяцев.
Пожалуй, после рейса в Южную Америку, ему даже дадут корабль, и, возможно, это будет еще одно одиночное плавание — его талант лежал в этой области. Положим, они могли бы вместе исследовать крайние северные широты: чрезвычайно захватывающе, без сомнения, хоть и не приходится вновь надеяться на фантастические богатства юга.
Мыслями Стивен вернулся на остров Отчаяния, куда его принес этот самый корабль. Физически вокруг те же самые тимберсы, пусть потрепанные и неухоженные. Остров Отчаяния и его морские слоны, бесчисленные пингвины, всевозможные буревестники и величественные альбатросы — теплые и дающиеся в руки, пусть и не дружелюбные, но и не враждебные. А китовые птички, а синеглазые бакланы! Тюлени-крабоеды, морские леопарды и ушастые тюлени!
Разум Стивена, возможно чуточку слишком ответственный в поисках счастья, вернулся к вечеру с Блейном. Он остановился на великолепной трапезе и бутылке «Латуа» — с мягким, округлым, длительным вкусом, а потом вспомнил доверительные слова сэра Джозефа, последовавшие после вина: «Отставка в деревне, садоводство и энтомология не помогают — уже пробовал и ни за что больше не вернусь… ночные размышления праздного ума в его возрасте, с его опытом и профессией невыносимы… всепоглощающее чувство вины, пусть на каждый случай по отдельности можно дать удовлетворительное объяснение… помогает только активное и занятое преследование врагов».