Ни один не принадлежал к оппозиции, но, с другой стороны, никто не занимал серьезных должностей и не гнался за отличиями. Никто не зависел от Кабинета министров, а члены Палаты общин могли позволить себе воздержаться или даже голосовать против правительства по вопросам, в которых они не соглашались с официальной политикой. Что же до тех, кто не входил в парламент, то их советы все равно высоко ценились руководством страны.
В подобных случаях сэр Джозеф нанимал официантов у Гантера[38], так что величественный швейцар возвестил о прибытии девяти джентльменов, а затем произнес: «Доктор Мэтьюрин и мистер Обри». Собравшиеся нетерпеливо посмотрели на дверь, и рядом с худощавым Мэтьюрином увидели исключительно высокого и широкоплечего человека, бледного и строгого. Черный сюртук на нем сидел свободно.
Частично бледность и суровость вызвал невероятный голод — желудок Джека привык к флотскому времени обеда, на несколько часов раньше, чем модно в Лондоне. Но раны тоже повлияли на цвет лица, а строгость служила исключительно защитой от малейших признаков неуважения.
Блейн поспешил к нему с поздравлениями, благодарностью за визит и тревогой, не вызывают ли раны мистера Обри больших неудобств, не хочет ли он подставку для ноги. За ним последовал, и быстрее чем позволено правилами этикета, полный розовощекий мужчина в вишневом сюртуке. Лицо его буквально излучало добрую волю и дружелюбие:
— Вы меня скорее всего не помните, сэр, — произнес он с исключительно дружественным поклоном, — но я имел честь как-то раз повстречать вас у постели моего племянника Уильяма, мальчика моей сестры Баббингтон, когда его ранило во время вашего славного боя в четвертом году, одного из ваших славных боев в том году. Тогда меня звали Гарднер, сейчас Мейрик.
— Прекрасно помню вас, милорд, — заверил Джек. — Мы с Уильямом вспоминали вас не далее, как две недели назад. Могу я вас поздравить?
— Не надо, не надо, — воскликнул лорд Мейрик. — Поздравлять нужно не меня. Перейти из одной палаты парламента в другую — мелочь по сравнению с захватом фрегата, как мне кажется.
Он добавил еще несколько очень любезных фраз, и пусть его слова почти потонули в приветствиях от знакомых Джека и представлении незнакомцев сэром Джозефом, но очевидная искренность их не могла не радовать.
За лордом Мейриком никто из гостей не последовал — им не хватало его простоты, но их душевные, неподдельные поздравления удовлетворили бы и человека с гораздо большим самомнением, чем у Обри. Его замкнутость и суровость (до последних месяцев совершенно неестественные) почти исчезли, чему поспособствовало шерри сэра Джозефа, разлившее в его страдающем от голода пустом брюхе приятное сияние.
Дядя Баббингтона настаивал на том, чтобы уступить первоочередность, и Джек сидел по правую руку от Блейна в приятном настроении и в предвкушении черепахового супа, который его натренированный нос давно уже почуял. Епископ благословил трапезу, обещание стало реальностью — зеленое спинное и янтарное брюшное филе плавали в собственном соку. Некоторое время спустя Джек признался Блейну:
— Классики могут до посинения трепаться об амброзии, но они не знают, о чем говорят. Они никогда не ели черепахового супа.
— А разве в Средиземноморье нет черепах, сэр? Вы меня удивляете.
— Да, там есть черепахи, но только логгерхеды или те, из которых добывают черепаховый панцирь. Настоящая черепаха с кулинарной точки зрения — это зеленая, а чтобы ее найти, нужно отправиться в Вест-Индию или на остров Вознесения.
— Остров Вознесения, — воскликнул лорд Мейрик, — какие перспективы приходят на ум! Какие океаны бесконечности! В юности я жаждал странствий, сэр. Я жаждал увидеть Великую китайскую стену, смертоносный анчар, разлив и спад легендарного Нила, крокодила в слезах, но по пути в Кале понял — не выйдет. Мое тело не выносит подобных перемещений. Я дождался в этом проклятом городке исключительно спокойного дня, совершенно безмятежного, и тогда меня отвезли назад, все еще полумертвого и в печали. С тех пор я путешествовал, сражался, страдал, выживал и завоевывал только посредством Уильяма. Какие истории он мне рассказывал, сэр! Как вы с ним на четырнадцатипушечной «Софи» захватили тридцатидвухпушечный «Какафуэго»…
Он продолжил далее весьма точно рассказывать о сражениях Обри (а на долю Обри их выпало необычно много), пока два сельских джентльмена на другой стороне стола не начали смотреть на Джека с уважением и даже удивлением, поскольку достижения его оказались необычными, и рассказывали о них совершенно искренне.
38
Джеймс Гантер (1731–1819) — английский кондитер, садовод и застройщик, с 1799 года — владелец очень модной и дорогой кондитерской в Лондоне.