Выбрать главу

Совсем напротив, этот суверен, возможно, тот из французских королей, который наиболее сознавал обязанности своего королевского предназначения. Но это предназначение он понимал не как простую возможность возвышаться над людьми или делать их счастливыми, завоевывать королевства или извлекать для себя выгоду. Людовик Святой во всем руководствовался верой.

Эта вера глубока и тверда. Кажется, она не ведает сомнений. Она основывается не на теологических умозаключениях. Спокойная, окрашенная той радостью, которая свойственна лишь хранящим уверенность, вера Людовика Святого наполняет всю его жизнь. Рожденный в ином сословии, он, конечно же, давал бы обеты и облачился бы в монашеское одеяние. Мы знаем, что он об этом подумывал, но его удерживал долг его королевской службы. Он узрел в нем возможность служить вере. По его мнению, долг суверена не только составлять счастье народа в сем мире, но и вести его к спасению.

С другим человеком подобная идея могла бы привести к гибели королевства. Но Людовик Святой не зря слушал слова своего великого деда, Филиппа-Августа, которые он охотно приводил. Он не зря испытал влияние своей матери, благочестивой Бланки Кастильской. Та, которая обращалась к нему со словами, одновременно восхитительная и устрашающая Бланка Кастильская, предпочитавшая увидеть скорее своего сына мертвым, нежели выздоровевшим путем совершения смертного греха[55] поучала, что грешат не только сами по себе, но и посредством других, что грехи подданных становятся грехами короля и что король не может быть безгрешен, ежели подданные живут во грехе.

Так что, дабы уберечь народ от греха, королю следует быть сильным и повинующимся. Вдохновляемый верой, король может и должен принимать решения единолично. Итак, абсолютный суверен один должен вести свой народ к спасению. Так и трудился Людовик IX, не сомневаясь в последствиях своих трудов и ориентируя французскую монархию на абсолютизм.

Это, возможно, то, чего и желал Филипп-Август. Филипп Красивый, верный последователь своего деда, будет работать в том же духе. Другие французские суверены последуют той же идее, чтобы приблизить день королевства божественного права, наиболее совершенным представителем которого станет Людовик XIV. Но мотивы, вдохновлявшие этих более или менее сознательных творцов абсолютизма, не те же самые, которыми руководствовался Людовик Святой. Они думают о самих себе или о королевстве. Людовик Святой же думал о душах своего королевства.

Всегда в окружении францисканцев или доминиканцев, Людовик Святой пришел к повиновению, дисциплине, идеям, вырабатывающимся тогда этими орденами, глубоко проникнутыми духом своих основателей, прямое эхо которых мог слышать святой король. Он также был очень жестким сувереном для тех, кто не повиновался, какими бы знатными они ни были. Известны его слова к брату — Карлу Анжуйскому, — бросившему в темницу рыцаря в соответствии со своим правом и вызванному с анжуйского суда на суд королевский: «Во Франции только один король; и не думайте, что если вы мой брат, то я буду щадить вас супротив справедливому правосудию»[56]. И нам известен также его ответ Жану Туротту, который в раздражении от ареста Ангеррана де Куси, виновного в том, что вопреки правосудию повесил трех браконьеров, заявил, что королю остается только перевешать всех баронов: «Как Вы сказали, Жан? Что я велю повесить моих баронов? Конечно, я не прикажу их вешать, но накажу, ежели они причинят зло»[57]. И это не было просто пустыми словами. Все они, знатные, клирики, горожане или крестьяне, отказывающиеся исполнять королевскую волю, почувствовали на себе руку короля.

И, однако же, люди, которых он жестоко наказывал, безжалостно подавляя их мятежи, не держали на него зла при его жизни и жалели, когда его не стало, как никогда ни одного из суверенов, не ожидая, когда церковь поместит его в свои алтари, чтобы чтить его память, а его время, время доброго короля Людовика, осталось на века в памяти жителей королевства в виде золотого века, который никогда не вернется.

Объяснить эту популярность доводами целиком материального порядка, этот период мира, начавшийся в 1245 г. и продлившийся до самой смерти короля в 1270 г., процветание, которое повлек в королевстве этот мир, выразившийся в золотой монете хорошей пробы, очевидно, недостаточно. В истории Франции были и другие мирные периоды, другие периоды процветания, нисколько не благоволившие к суверенам или режимам, их вызвавшим.

Если время Людовика Святого и осталось таким известным, то, возможно, потому, что французы поняли, что впервые ими управляют справедливо. В своих «Наставлениях», составленных для сына, тому, кому доведется стать Филиппом III, Людовик Святой излагает нам концепцию справедливости: «Дорогой сын, если случится, что ты станешь королем, берегись, чтобы у тебя были качества, приличествующие королю, то есть чтобы ты был справедливым и не нарушал бы никакого права, что бы ни произошло. Ежели случится ссора бедного с богатым, поддерживай бедного скорее, чем богатого, и, когда узнаешь здесь правду, твори правосудие. А если случится ссора против другого, поддержи иноземца перед твоим Советом, и не уподобься тому, кто принимает свою сторону, покуда не узнаешь правды, ибо твой Совет может заколебаться, ежели придется выступить против тебя, чего ты допустить не должен. Если ты поймешь, что поддерживаешь неправого, будь то в твое время или во времена твоих предков, тотчас же верни издержки, какими бы большими они ни были, в деньгах или другими знаками внимания. Если дело неясное, такое, где ты не можешь узнать правду, заключи такой мир по совету достойных мужей, чтобы твоя душа и души твоих предков были бы спокойны, старайся узнать, нельзя ли сделать еще что-либо во имя спасения твоей души и душ твоих предков»[58].

вернуться

55

Geoffroy de Beaulieu. Vita Sancti Ludovici // Historiens de France. Vol. XX. p. 4.

вернуться

56

Guillaume de Saint-Pathus. Vie de Saint Louis. Éd. H.-F. Deiaborde. Paris, 1899. p. 141.

вернуться

57

Op. cit. p. 139.

вернуться

58

Ch.-V. Langlois. La vie en France au Moyen Age. Voi. IV: La vie spirituelle. Paris, 1928. p. 37–38.